Распутник   ::   Шмитт Эрик-Эмманюэль

(Со сладостным лицемерием.) Что за ужасный день! (Улыбается своему отражению.) Однако какое благородное самоотречение! (Вновь берется за свою статью; делает гримасу и говорит, на сей раз более искренне.) Чертова статья! Проклятый Руссо! (Мечтательно.) Да, малышка Гольбах — это вам не моя дочь, просто ничего общего… А Тербуш какова!… (Вздыхает.) Мне никогда не везло: вечно мне доставались сандалии зимой и зонт в безоблачную погоду! (Решительно склоняется над статьей и безнадежно вздыхает.) Иной раз мне хочется быть не собой, а каким-нибудь Руссо, Гельвецием, Вольтером, — в общем, человеком с крепкой головой, с устоявшимися идеями, правильными, четко изложенными, которые заключают в формулы, затем в книги; идеи, которые остаются потомству, застревают в голове, отливаются в бронзе… А я меняю точку зрения, стоит женщине войти в комнату, способен перейти с гавота на менуэт в самый разгар танца, идеи проносятся у меня в голове, сталкиваются — и ничего не остается. Я просыпаюсь «за», засыпаю — «против». Гнусные молекулы… Ладно, теперь — мораль, что там с моралью…



Сцена девятнадцатая

Анжелика, Дидро.

Анжелика влетает вихрем, вся в слезах, и бросается в объятия отца.

Анжелика. Ах, папа, ты был прав! Тысячу раз прав! Я только что видела шевалье Дансени. Он отвратителен: у него недостает одного зуба!

Дидро. Что ж, тем лучше!

Анжелика. И он такой волосатый, просто ужасно…

Дидро. Он? Я как-то видел его без парика, он лыс, как колено.