Улыбки летней ночи   ::   Бергман Ингмар

Хенрик и Анна, они самоедорогое, что у меня было. Да, я знал, что они увлечены друг другом, – я ведь не слепой. Но я не ревновал. Мне это нравилось. Их движения, их аромат, их голоса и смех веселили мне сердце, и я находил удовольствие в их играх.

Шарлотта. А теперь вы их ненавидите.

Фредрик. Нет, Шарлотта, какой в этом смысл? Но у меня руки чешутся избить их, избить за то, что они обокрали меня.

Шарлотта набрасывает Фредрику на голову свою шаль. Между свободно свисающими концами узорной ткани выглядывает бледное печальное лицо. Она поднимает руку и прижимает большой палец к его глазу.

Шарлотта. Подсудимый, заключенный, узник, озлобленный, обиженный, оскорбленный беспричинно и бессмысленно. Вот он, мудрый законник, сидит среди обломков своего рухнувшего мирка, как ребенок в луже.

Она стаскивает с него шаль и целует его в губы. Он тянется к ней, но она отстраняется. У Фредрика на губе кровь.

Фредрик. У вас острые зубы.

Шарлотта. Острый язык, острые зубы, острые ногти.

Фредрик. Боль в сердце, раны на руках, налитые кровью глаза.

Шарлотта. Да, теперь вы знаете, что при этом чувствуешь.

Фредрик. Кстати, вы действительно существуете?

Шарлотта. Значит, вы заметили, что я – персонаж из пьесы, из смешного фарса?

Фредрик. Да, это так и есть.

Шарлотта. Мы обманутые, мы жертвы предательства, мы брошенные. Мы те, кто действительно смешон. (Теперь она стала серьезной, спокойной, почти кроткой.