Волки и овцы   ::   Островский Александр Николаевич

Мурзавецкая . Здравствуй, Вукол Наумыч! Садись.

Чугунов . Ручку позвольте, благодетельница! (Целует руку и садится.) Присылать изволили?

Мурзавецкая . Посылала. Дело у меня важное, Вукол, дело большое; третью ночь я об нем думаю, да не знаю, как расположиться-то на тебя, поверить-то тебе боюсь.

Чугунов . Да разве у меня совесть подымется против благодетельницы…

Мурзавецкая . У тебя совести нет.

Чугунов . Нельзя совсем не быть, матушка-благодетельница. Все уж сколько-нибудь да есть.

Мурзавецкая (стучит костылем.) У тебя совести нет.

Чугунов . Ну, как вам угодно, как вам угодно, спорить не смею. Я только одно скажу: вы у меня после Бога…

Мурзавецкая . Лжешь.

Чугунов . И не знаю я за собой греха против вас.

Мурзавецкая . Потому что боишься меня, знаешь, что я могу тебя и с места теплого турнуть и из городу выгнать, — проказ-то немало за тобой; и придется тебе в волостные писаря проситься. Да ведь у меня недолго, я как раз.

Чугунов (встает и целует у ней руку) . Нет уж, благодетельница, не лишайте ваших милостей!

Мурзавецкая . Садись!

Чугунов садится.

Дело вот какое: брат мой, Виктор Давыдыч, отец Аполлона, имел дела с Купавиным, с мужем Евлампии.

Чугунов . Деньги занимали у Купавина, а больше никаких дел не имели-с.

Мурзавецкая . Да, занимал, и Купавин ему давал. А вот перед смертью братец стал бумажный завод строить, и не хватило у него денег; Купавин обещал дать, да и не дал.