Волки и овцы   ::   Островский Александр Николаевич

Только вы-то, благодетельница, не осудите, вы-то не осудите; а то никого мне не страшно,уж я себя не обижу.

Мурзавецкая . Ну, об тебе-то довольно толковать, ты меня-то послушай!

Чугунов . Слушаю, благодетельница.

Мурзавецкая . По-моему, всякая баба — дрянь, хоть ты ее золотом осыпь, все ей самой-то цена — грош. А Евлампия теперь с деньгами-то, пожалуй, очень высоко думает о себе: тот ей не пара, другой не жених.

Чугунов . Насчет этого я в их мысли проникнуть не могу-с.

Мурзавецкая . Я ведь девица старая, я мужчин разбирать не умею; может быть, Аполлон и в самом деле плохой жених; да, понимаешь ты, что я этого и знать не хочу; я своему родному добра желаю, а до нее мне и горя мало… так вот, если она заупрямится, надо нам с тобой, Вукол, придумать, чем пугнуть ее.

Чугунов . Будем придумывать, благодетельница.

Мурзавецкая . Ну, и думай! Как по-твоему, кому ты должен служить: мне или ей?

Чугунов . Никому, кроме вас, благодетельница.

Мурзавецкая . Вот и сослужи своей благодетельнице службу великую, избавь ее от заботы! Ведь иссушил меня племянничек-то.

Чугунов . Ничего-с, можно-с, не извольте беспокоиться. Я имею полную доверенность от Евлампии Николаевны, могу все дела вести и миром кончать.

Мурзавецкая . Ну, так что же?

Чугунов . Надо бы какой-нибудь счетец старый найти, или в книгах конторских нет ли каких расчетов, на чем вам претензию основать… да я поищу-с. Потом мы с Аполлоном Викторычем дело и кончим миром у мирового. Я какой вам угодно долг признаю, хоть во сто тысяч.