JК
Белый индеец :: Портер Дональд Клэйтон
Страница: 218 из 331И вдруг Ренно узнал ее. Фигура была не видением, а живой молодой женщиной со светлыми волосами и голубыми глазами — Де-бо-ра!
Ренно пытался понять ее взгляд, в котором облегчение смешивалось с каким-то другим выражением, но так и не сумел. Он знал только, что в этих глазах — вся его судьба, и, не переставая удивляться, погрузился в глубокий сон.
Когда бы Ренно ни проснулся, Дебора была рядом. Она давала ему воды или жидкой похлебки, меняла повязку на плече; движения ее были нежными и мягкими. Когда Ренно немного окреп, она начала кормить его. Иногда юноша узнавал стряпню Деборы, иногда материнскую.
Ина часто навещала их, и Са-ни-ва тоже, правда, задерживались они в его доме ненадолго. Эл-и-чи не хотел уходить слишком рано, но Дебора отсылала его. Ренно удивлялся, что вся семья беспрекословно ей подчиняется.
На третий день после того, как Ренно пришел в себя, в дом вошел отец. Гонка сел на пол у постели сына.
Дебора держалась в стороне.
Наконец великий сахем заговорил:
— Мой сын боролся, как подобает воину-сенека. Никто еще так не сражался, и никто не посмеет назвать его трусом.
Ренно не мог пожелать лучшей награды.
— Семья Ми-кью-ила сожгла его оружие и накидку. Его имя не будут упоминать в песнях клана Бизона. Память об этом воине умерла вместе с ним.
Ренно кивнул. Не было наказания страшнее, чем изгнать память о человеке из его семьи и клана.
Ренно пытался понять ее взгляд, в котором облегчение смешивалось с каким-то другим выражением, но так и не сумел. Он знал только, что в этих глазах — вся его судьба, и, не переставая удивляться, погрузился в глубокий сон.
Когда бы Ренно ни проснулся, Дебора была рядом. Она давала ему воды или жидкой похлебки, меняла повязку на плече; движения ее были нежными и мягкими. Когда Ренно немного окреп, она начала кормить его. Иногда юноша узнавал стряпню Деборы, иногда материнскую.
Ина часто навещала их, и Са-ни-ва тоже, правда, задерживались они в его доме ненадолго. Эл-и-чи не хотел уходить слишком рано, но Дебора отсылала его. Ренно удивлялся, что вся семья беспрекословно ей подчиняется.
На третий день после того, как Ренно пришел в себя, в дом вошел отец. Гонка сел на пол у постели сына.
Дебора держалась в стороне.
Наконец великий сахем заговорил:
— Мой сын боролся, как подобает воину-сенека. Никто еще так не сражался, и никто не посмеет назвать его трусом.
Ренно не мог пожелать лучшей награды.
— Семья Ми-кью-ила сожгла его оружие и накидку. Его имя не будут упоминать в песнях клана Бизона. Память об этом воине умерла вместе с ним.
Ренно кивнул. Не было наказания страшнее, чем изгнать память о человеке из его семьи и клана.