Человек-землетрясение   ::   Конзалик Хайнц

Он говорил, хорошо артикулируя, несколько преувеличенно четко, как актер, делающий перед зеркалом упражнения по развитию навыков устной речи и контролирующий положение губ.

– Друзья мои, на что мне пистолет? Этим оружием я не пользуюсь. Мое оружие выглядит иначе, оно не украшено перламутром, а лишь изредка следами губной помады. Если я из него стреляю, я не убиваю, а боль, которую я причиняю, сладкая и незабываемая.

– Идиот! – не выдержал Шуман. – Чокк, выключи! Неужели мы будем слушать этот бред?

Но в тот же миг он замолк, потому что женский голос, тающий от блаженства, совершенно отчетливо и ясно, как если бы они были свидетелями, сидящих рядом, произнес:

– Боб, о Боб… у тебя руки как у ангела… Мой дорогой, как ты нежен… Эрвин по сравнению с тобой – просто мужлан…

Эрвин Лундтхайм вздрогнул и стал пунцовым.

– Проклятье, что это такое? – вскрикнул он. – Я…

– Заткнись! – зашипел Чокки. Он уже понял, что Боб пройдется по каждому из них, как каленым железом. А в конце от них останется выжженная оболочка, в которой будет достаточно места, чтобы наполнить ее смертельной ненавистью.

– Это была Норма Шелли, сладкий зайчик из Шеффилда, до сегодняшнего дня принадлежавшая Лундтхайму, – произнес страшно любезный и вежливый голос Боба. – А теперь я обращаюсь к Чокки, моему дорогому другу. Слушай хорошенько. Не думаю, что ты ее сразу узнаешь – в моей постели они все меняют голос, суть, характер и взгляды. Я, подобно землетрясению, меняю их душевный ландшафт. Сегодня пятница, без четверти час.