Двуликий Янус   ::   Наумов Яков Наумович

Проникнувшись спьяну нежностью к Малявкину, Осетров то и дело лез целоваться, слюнявя щеку Бориса мокрыми губами. Потом его обуяла жажда самоуничижения:

— Я — кто? Я — ничтожество, — твердил Буранов-Осетров, проливая пьяные слезы. — Я — тьфу. Плюнь и разотри. Что они, немцы, с меня делают? Что хочут, то и делают. Какое дело поменьше, погрязнее, туда и Сеньку. И платят гроши. Ах, Боря, Боря, друг сердечный, пропадаю ни за копейку, а ведь во мне талант заложен, ба-альшой талант! Любую форточку… И-эх!..

Малявкин уже хотел было уложить Осетрова отсыпаться, хоть бы и силой, до того мерзостной была его пьяная болтовня, как вдруг немецкий разведчик поднял указательный палец и таинственным шепотом просипел:

— Тш-ш!.. Тш!.. М-молчи! Я тебе знаешь что скажу? Думаешь, там со всеми, как со мной, с тобой, обращаются? Не-э… М-ма-майора Шлоссера знаешь? Ага, знаешь, вижу, знаешь! М-молчи. А любимчика его знаешь? Ни… ты не знаешь. О-о, эт-то парень, какой парень! Летчик, армянин. Ему-то у Шлоссера хорошо, прямо как у Христа за пазухой. У него, у этого летчика, невеста, между прочим, есть. Артистка. В Москве. Таней зовут. Татьяна Языкова. Д-да! Х-хараша! Я фотографию видел, с надписью. Мне он сам показывал… Он тоже скоро пойдет. Может, уже пошел. С заданием. Я точно знаю. П-полетит… Сначала — в Тулу, а там… Я с-слышал, с-слышал…

Но что слышал Осетров, куда двинется этот «любимчик Шлоссера», Малявкину узнать так и не довелось. Неосторожным вопросом он спугнул Осетрова, спросив, как фамилия этого человека.