JК
Мальчик и рысь :: Сетон-Томпсон Эрнест
Страница: 14 из 20Он сварил ее целиком, и бульон был первой действительно вкусной пищей, выпавшей на их долю за долгое время.
Они просуществовали благодаря этой курице три тягостных дня, и когда от нее ничего не осталось, Тор снова взялся за ружье; оно казалось много тяжелее теперь. Он протащился к амбару, но так дрожал от слабости, что промахнулся несколько раз, прежде чем ему удалось застрелить курицу. У него теперь оставалось только три заряда.
Тор удивился, увидев всего четыре курицы, тогда как прежде их здесь бродило более двенадцати штук. Три дня спустя он возобновил набег и нашел всего одну-единственную курицу, на которую и истратил свои последние заряды.
Жизнь его была теперь до ужаса однообразна. Утром, когда ему было сравнительно лучше, он приготовлял немного пищи для себя и для больных девушек и готовился к горячечной ночи, ставя по ведерку с водой в головах каждой постели. Около часа дня, с ужасающей точностью, начинался озноб. Мальчик трясся с головы до ног, зубы стучали, и холод пронизывал его изнутри и снаружи. Ничто не могло согреть его — огонь, по-видимому, утратил свои свойства. Ничего не оставалось делать, как только лежать, трястись и терпеть медлительную муку замерзания. Так продолжалось шесть часов. К холоду присоединялась мучительная тошнота. В семь или восемь часов вечера наступала перемена: начинался приступ сильнейшего жара, и никакой лед не показался бы ему тогда прохладным. Воды, воды — ничего больше не было ему нужно, и он пил и пил. Под утро он засыпал в полнейшем изнеможении.
Они просуществовали благодаря этой курице три тягостных дня, и когда от нее ничего не осталось, Тор снова взялся за ружье; оно казалось много тяжелее теперь. Он протащился к амбару, но так дрожал от слабости, что промахнулся несколько раз, прежде чем ему удалось застрелить курицу. У него теперь оставалось только три заряда.
Тор удивился, увидев всего четыре курицы, тогда как прежде их здесь бродило более двенадцати штук. Три дня спустя он возобновил набег и нашел всего одну-единственную курицу, на которую и истратил свои последние заряды.
Жизнь его была теперь до ужаса однообразна. Утром, когда ему было сравнительно лучше, он приготовлял немного пищи для себя и для больных девушек и готовился к горячечной ночи, ставя по ведерку с водой в головах каждой постели. Около часа дня, с ужасающей точностью, начинался озноб. Мальчик трясся с головы до ног, зубы стучали, и холод пронизывал его изнутри и снаружи. Ничто не могло согреть его — огонь, по-видимому, утратил свои свойства. Ничего не оставалось делать, как только лежать, трястись и терпеть медлительную муку замерзания. Так продолжалось шесть часов. К холоду присоединялась мучительная тошнота. В семь или восемь часов вечера наступала перемена: начинался приступ сильнейшего жара, и никакой лед не показался бы ему тогда прохладным. Воды, воды — ничего больше не было ему нужно, и он пил и пил. Под утро он засыпал в полнейшем изнеможении.