JК
Одни в океане :: Рен Йенс
Страница: 11 из 142Кончиками пальцев он ощущал биение чужого пульса.
– Сто, – сказал он, хотя насчитал 120.
Теперь было уже 5 часов 18 минут: прошло сто двадцать биений пульса. Сто двадцать. Заполните, пожалуйста, прописью, – так обычно пишут на бланках и счетах.
Он все еще крепко держал кисть Однорукого и делал вид, что продолжает считать. Кожа на запястье была сухой. Может, конечно, сухой была его собственная кожа. Но у Однорукого был жар. Пульс 120. Так что сухой была, вероятно, кожа Однорукого. Сто двадцать, нельзя, чтобы было еще больше, размышлял он. Хотя, скорее всего, предотвратить это никак не удастся. Завтра они непременно должны нас найти.
На горизонте было пусто.
Однорукий начал стучать зубами. Лоб у него был горячим. Жар и озноб сменяли друг друга, волна за волной. Дрожь начиналась внизу, в ногах, а потом поднималась по телу, как вода. Когда волна добиралась до плеч, обрубок руки шевелился и дергался. Однорукий всякий раз скрипел зубами, будто кто-то грубым напильником медленно водил по краю железного листа. Но он не кричал, этот Однорукий.
Другой говорил непрерывно и быстро. Он не знал, что он должен и может сказать, ему не хватало связных слов. А еще у него не было времени, чтобы придать какой-то особый смысл своим словам. Он видел, что не важно, что он говорит: Однорукий все равно его не понимает. Поэтому он говорил все подряд. Быстро, громко, не останавливаясь.
– Сто, – сказал он, хотя насчитал 120.
Теперь было уже 5 часов 18 минут: прошло сто двадцать биений пульса. Сто двадцать. Заполните, пожалуйста, прописью, – так обычно пишут на бланках и счетах.
Он все еще крепко держал кисть Однорукого и делал вид, что продолжает считать. Кожа на запястье была сухой. Может, конечно, сухой была его собственная кожа. Но у Однорукого был жар. Пульс 120. Так что сухой была, вероятно, кожа Однорукого. Сто двадцать, нельзя, чтобы было еще больше, размышлял он. Хотя, скорее всего, предотвратить это никак не удастся. Завтра они непременно должны нас найти.
На горизонте было пусто.
Однорукий начал стучать зубами. Лоб у него был горячим. Жар и озноб сменяли друг друга, волна за волной. Дрожь начиналась внизу, в ногах, а потом поднималась по телу, как вода. Когда волна добиралась до плеч, обрубок руки шевелился и дергался. Однорукий всякий раз скрипел зубами, будто кто-то грубым напильником медленно водил по краю железного листа. Но он не кричал, этот Однорукий.
Другой говорил непрерывно и быстро. Он не знал, что он должен и может сказать, ему не хватало связных слов. А еще у него не было времени, чтобы придать какой-то особый смысл своим словам. Он видел, что не важно, что он говорит: Однорукий все равно его не понимает. Поэтому он говорил все подряд. Быстро, громко, не останавливаясь.