Подземная Москва   ::   Алексеев Глеб Васильевич

Кончено! Аппетит был испорчен! Но если бы дело ограничивалось только испорченным аппетитом… В тот же день летели телеграммы в Лондон, и фрахт шести пароходов, отходивших из Кардиффа, начинал колебаться так, словно пароходы трепало где-нибудь у Азорских островов мертвой зыбью; на чилийских фабриках начиналась очередная паника по случаю снижения заработной платы, и невзыскательные краснокожие, надев мокасины, клялись, что они объявят наконец забастовку, а по Далмации поднималась цена на соль: нередко, кроме банков, у «золотых ослов» есть тяга к предметам первой необходимости.

В тот день в социалистической газете Фредерико, Главич был обрисован во всей красоте: с такими изумительными ушами, каких сроду не бывало, даже у самого возмутительного осла. Под ослом же была малоостроумная подпись:

Золотой осел, но не Апулея [16] .

Фредерико пил утренний кофе в беседке среди одуряющего запаха левкоев. Над беседкой — лев выразительно держал в серебряной лапе землю. Кресло, в котором он сидел, блестело золотом. На лбу блондинки Кэтт в то памятное утро покоился большой синецветный бриллиант: миллиардер находил, что его любовница может позволить себе роскошь менять цвета бриллиантов каждый день.

Главич плюнул в кофе и отодвинул стакан.

Тогда Кэтт сказала:

— Вы должны наконец решиться на предложение этого негодяя. Это будет вам стоить миллиона два, но тогда вы поедете в Рим, и вас примет папа. Тогда, я смею это думать, ваше имя войдет в историю культурного человечества… И наконец, кто знает, где спрятаны эти самые богатства? Может быть, они как раз там и спрятаны?

У Кэтт была восхитительная улыбка. Два года назад эта улыбка сводила с ума одинокого миллиардера, плевавшего в кофе в Спалато. Но в эти два года выяснилось, что одними плевками не завоюешь славы даже Герострата [17] .

— Хорошо, Кэтт, — уныло сказал миллиардер.