JК
Полина :: Дюма Александр
Страница: 160 из 168Дыхание ее было тяжело и прерывисто, глаза закрыты, и бессвязные слова срывались с ее уст. Вошел доктор.
— Вы не сдержали своего слова, — сказал он.
— Увы! Она не узнает меня! — отвечал я.
Однако при звуках моего голоса я почувствовал, что ее рука задрожала. Я уступил свое место доктору, он подошел к постели, пощупал пульс и объявил, что необходимо второе кровопускание. Но, несмотря на выпущенную кровь, волнение все усиливалось, и к вечеру у нее открылась горячка.
В продолжение восьми суток Полина была в бреду; она никого не узнавала, думая, что ей угрожают, и призывая беспрестанно к себе на помощь. Потом болезнь начала терять свою силу. Совершенная слабость и истощение последовали за этим безумным бредом. Наконец, на девятое утро, открыв глаза после недолгого спокойного сна, она узнала меня и назвала по имени. Невозможно описать, что произошло тогда со мной: я бросился на колени, положил голову на ее постель и начал плакать как ребенок. В эту минуту вошел доктор и, боясь, чтобы с ней не сделалось припадка, приказал мне выйти. Я хотел воспротивиться, но Полина пожала мне руку, говоря сладостным голосом: «Идите..!»
Я повиновался. Восемь суток я не смыкал глаз, сидя у ее постели, но теперь, успокоясь, погрузился в сон, в котором нуждался так же, как и она.
В самом деле, горячка начала мало-помалу отступать, и через три недели у Полины осталась только большая слабость.
— Вы не сдержали своего слова, — сказал он.
— Увы! Она не узнает меня! — отвечал я.
Однако при звуках моего голоса я почувствовал, что ее рука задрожала. Я уступил свое место доктору, он подошел к постели, пощупал пульс и объявил, что необходимо второе кровопускание. Но, несмотря на выпущенную кровь, волнение все усиливалось, и к вечеру у нее открылась горячка.
В продолжение восьми суток Полина была в бреду; она никого не узнавала, думая, что ей угрожают, и призывая беспрестанно к себе на помощь. Потом болезнь начала терять свою силу. Совершенная слабость и истощение последовали за этим безумным бредом. Наконец, на девятое утро, открыв глаза после недолгого спокойного сна, она узнала меня и назвала по имени. Невозможно описать, что произошло тогда со мной: я бросился на колени, положил голову на ее постель и начал плакать как ребенок. В эту минуту вошел доктор и, боясь, чтобы с ней не сделалось припадка, приказал мне выйти. Я хотел воспротивиться, но Полина пожала мне руку, говоря сладостным голосом: «Идите..!»
Я повиновался. Восемь суток я не смыкал глаз, сидя у ее постели, но теперь, успокоясь, погрузился в сон, в котором нуждался так же, как и она.
В самом деле, горячка начала мало-помалу отступать, и через три недели у Полины осталась только большая слабость.