– Здоров я, Велизара, только мне дляристания нужно в твердом уме оставаться.
– Как? – удивленно всплеснула она руками. – Тебя из полона отпускают? Слава Даждьбогу!
– Нет, – покачал я головой. – Мне лишь дозволили из лука пострелять.
– Знатно, – обрадовалась баба. – Слышь, муженек, – пихнула она в бок Глушилу, – непременно на Добрына об заклад побейся, поставь на кошт гривну, что тебе в позапрошлом годе купец фряжский за медведя подарил.
– За какого медведя? – спросил я.
– Да, – отмахнулся молотобоец, – было дело.
– Ты пузо-то заголи, пусть Добрыня на дурь твою полюбуется.
– Да ладно тебе. – Мне показалось, что Глушила смутился.
– Чего? Стыдно стало? – подначила Велизара.
– Чего тут стыдиться? – И великан задрал подол рубахи. – На, любуйся.
Я увидел, что через живот и грудь Глушилы протянулись толстые багровые шрамы.
– Медведя на комоедцы [36] охотники привели, – затараторила Велизара. – А гость фряжский стал похваляться, что у них есть такие молодцы, что и медведя побороть могут. Ну а мой-то, – с нежностью взглянула она на мужа, – не долго думая, медведя того голыми руками задавил. За то и гривну золотую фрязь ему подарил. Только на что нам золото? Его же в рот не положишь.
– Это точно, – кивнул Глушила и прикусил моченое яблочко.
Я опасливо покосился на ручищу молотобойца, в которой яблоко казалось не больше ореха. Великан перехватил мой взгляд и хитро подмигнул мне подбитым глазом.