Порфира и олива   ::   Синуэ Жильбер

Она сбросила простыню, положила его ладонь к себе на живот и продолжала:

— Кто-то, не то Сенека, не то Лукан, однажды сказал, что между мечтой и реальностью существует громадная пропасть. И на протяжении всей жизни то, что мы называем счастьем человеческим, — всего лишь заполнение этого провала. Ты, Калликст, наверное, больше, чем кто бы то ни было, знаешь, что для меня подобная пропасть всегда была бездонной. И каждый день я видела, что время еще более расширяет ее. Смотрела, как солнце всходит, потом заходит. Как желтеют и снова одеваются свежей листвой деревья. Как воды Тибра размывают память о прошлом Рима. Вот и все. А когда смотрю на свое тело, я говорю себе, что ему никогда не суждено взрастить в себе новую жизнь, оно только и будет, что вечно служить утолению чужой похоти. Это печалит меня, как и все прочее.

— Но ведь есть еще вера.

— Конечно, вера есть. К счастью. Ведь что бы мне оставалось без нее? Только падение. Или самоубийство.

Пораженный, Калликст привлек ее к себе:

— Но ты же будешь жить со мной, — сказал он, — я только не смогу больше звать тебя Марсией, по крайности при свидетелях. Это опасно: имя не слишком распространенное.

Она предложила с улыбкой:

— Почему бы тебе не называть меня Флавией?

Он втайне содрогнулся, но вида не подал.

— Это имя дорого нам обоим, — настаивала она.

— Для меня оно еще и священно. Если бы я называл так другую, у меня было бы ощущение, будто я кощунствую.

Марсия опустила голову, помолчала, потом выговорила глухо:

— Вот, значит, как ты ее любил...

— Да, я любил ее. С нежностью.