Последние Каролинги   ::   Говоров Александр

— Говори прямо, ты в нее влюблен?

Роберт от таких слов пришел в совершеннейший ужас, даже за голову схватился, а на Азарику напал зуд озорства, хотелось немедленно сломать что-нибудь, орать, беситься от веселья. И она расспрашивала безжалостно:

— Было у вас объяснение?

— Да нет же… — Роберт все более падал духом. — Она если что хотела мне сказать, только через герцогиню Суассонскую, свою сестру… («Эта дворцовая кура тоже здесь, — отметила Азарика. — Ну нипочем ей меня не узнать!») Только иной раз, — вздохнул Роберт, — взглянет, будто светом златым обольет. А мое бедное сердце к копытам ее коня так и падает…

— Да ты поэт! — засмеялась Азарика. — Уж не сочиняешь ли ты стихи?

Роберт простодушно кивнул. Дар этот в нем действительно проснулся.

— Помнишь, в школе, я не умел, а Фортунатус звал меня тупицей? Теперь сочиняю и даже пою, только не по-латыни, а по-простому, по-романски.

В тот же вечер, как только пылающее солнце опустилось в Сену, бывшие школяры собрались у Галереи правосудия, где бездомные горемыки располагались на ночлег прямо под колоннами.

— Опять мы все в сборе! — шумел гуляка Протей. — Только тутора нет. Наш сеньор Верринский теперь где-то ножки своей праведницы целует монастырской, ха-ха! И ты, Авель, приперся? Говорят, ты обворожил сердца всех парижских стряпух. Еще бы! Едва ли им приходилось встречать кавалера, который, доедая жирного каплуна, мечтает о бараньем боке!

Так, балагуря, они взялись под руки и пошли, перегородив набережную, распугивая прохожих.