Прерванная дружба   ::   Войнич Этель Лилиан

– Не правда ли, было бы гораздо удобнее, если бы мы могли намалевать наше притворство на лице, вместо того чтобы лгать поступками?

– Н-например, п-притворяясь мужественными, когда нам на самом деле страшно.

– Хотя бы. От этого мы только трусим ещё больше. А когда мы притворяемся, что расположены к людям, которых на самом деле ненавидим, то становимся к ним ещё более несправедливыми.

– Мне кажется. Ромашка, – вмешался Рене, – этот грех не особенно отягчает твою совесть. Лицемерием ты страдала, лишь когда была ещё совсем крошкой. Ты скоро от этого излечилась. Теперь те, кто тебе не по душе, обычно догадываются об этом.

– Разве? – спросила Маргарита и подняла глаза, но не на брата, а на Феликса, который невинно ответил:

– О, я думаю, что им это всё-таки удаётся, если они только не безнадёжные тупицы.

Глаза их встретились, и оба рассмеялись.

– Со времени несчастья, – сказал Рене Феликсу, когда они ушли из комнаты Маргариты, – она в первый раз от души смеялась.

Через несколько дней, возвращаясь с Анри с рыбной ловли, Рене услышал в саду весёлый смех сестры. Подходя к расположившейся под каштанами группе, он внезапно почувствовал, что без малейшего сомнения перерезал бы горло кому угодно, если бы это избавило Феликса от какой-нибудь беды.

– Что вас так развеселило? – спросил Рене. Феликс не повернулся к нему, но Маргарита, снова рассмеявшись, ответила.

– Мы говорили о том, что Бланш очень боится коров, а потом стали гадать, кого вы в Южной Америке считали самым страшным зверем. Тётя предположила, что пуму, Бланш – змею, а я – таракана.