JК
Прерванная дружба :: Войнич Этель Лилиан
Страница: 5 из 322Судорожно всхлипнув, Анри перестал плакать и благодарно потёрся мокрой щекой о добрую отцовскуюруку.
Маркиз был рад, что хоть Рене не плакал. Ему было очень жаль своих осиротевших мальчиков, но плачущие дети его всегда немного раздражали: они совсем не умели пользоваться носовыми платками. Рене не проронил ни слезинки; ему ещё не было десяти, и он, как и маленькая сестрёнка, ожидавшая их дома, по-видимому не понимал, что произошло. Во время похорон он только ёжился от холода.
Они миновали липовую аллею и проехали под огромной аркой ворот, по обе стороны которых высились остатки крепостных башен. Замок, огромный, сырой, обветшалый, всегда производил довольно унылое впечатление; сегодня же, когда, забрызганные грязью и дрожащие от холода, они увидели его сквозь сетку дождя, сердце его владельца болезненно сжалось. Никогда ещё маркиз не ощущал с такой остротой его холодную суровость, его застывшую угрюмую надменность; но никогда ещё этот замок не был ему так дорог. Он любил его больше всего на свете – больше детей, даже больше книг. Книги принадлежали только ему, он любил их тридцать лет, – но цепь, которая приковывала его к этому дому, тянулась через четыре столетия. Поколение за поколением Мартерели жили и умирали здесь; их род никогда не был особенно богатым или знатным, но владельцы замка безмятежно верили в своё право на существование и были вполне довольны и собой и, в общем, всевышним.
Маркиз был рад, что хоть Рене не плакал. Ему было очень жаль своих осиротевших мальчиков, но плачущие дети его всегда немного раздражали: они совсем не умели пользоваться носовыми платками. Рене не проронил ни слезинки; ему ещё не было десяти, и он, как и маленькая сестрёнка, ожидавшая их дома, по-видимому не понимал, что произошло. Во время похорон он только ёжился от холода.
Они миновали липовую аллею и проехали под огромной аркой ворот, по обе стороны которых высились остатки крепостных башен. Замок, огромный, сырой, обветшалый, всегда производил довольно унылое впечатление; сегодня же, когда, забрызганные грязью и дрожащие от холода, они увидели его сквозь сетку дождя, сердце его владельца болезненно сжалось. Никогда ещё маркиз не ощущал с такой остротой его холодную суровость, его застывшую угрюмую надменность; но никогда ещё этот замок не был ему так дорог. Он любил его больше всего на свете – больше детей, даже больше книг. Книги принадлежали только ему, он любил их тридцать лет, – но цепь, которая приковывала его к этому дому, тянулась через четыре столетия. Поколение за поколением Мартерели жили и умирали здесь; их род никогда не был особенно богатым или знатным, но владельцы замка безмятежно верили в своё право на существование и были вполне довольны и собой и, в общем, всевышним.