JК
Соляной шлях :: Изюмский Борис Васильевич
Страница: 97 из 99А за этими стенами, во дворе, – вырезанную Ивашкой на дубке примету: копье со щитом; в углу двора – колючий терновник; крапиву – остаток молний. Еще же дальше, в яру, возле трехколенной сосны, выросшей из одного корня, оставляла криницу… А правее той криницы, в затишке, – мельницу, что машет рваными рукавами.
«Неужели навсегда уходит все это? Что ждет нас впереди? Как повернется жизнь? Увижу ль еще когда Птахиных малышек, Фросю?»
…Небо светлело, когда они втроем спустились к Днепру. Пахнуло весенней свежестью. Защелкал соловей в садах.
Давно ли в кленовой чаще звонко спрашивала иволга: «Ты где была?», а вот уже скоро наступят черемухины холода, березовые леса укроются в зеленом тумане, пряча в нем золотистые сережки.
Сердце сжалось у Анны от горя, от жалости к брату, к отцу, к тете Мане, к ее погибшему мужу, к себе. За что им уготована такая участь? В чем они провинились? Мать сказывала, что родилась Анна в рубашке. Так где ж то счастье?
Осторожно раздвигая камыш, они двинулись навстречу розовеющему небу.
…В то же утро, только позже, Ратибор сказал Мономаху:
– Затушил смятенье в людях.
Владимир чутким прикосновением пальцев погладил амулет.
Еще в жизнеописании двенадцати цезарей Гай Светоний Транквилл поведал, как Тиберий ввел закон, карающий тех, кто хотя бы словом оскорбляет величие императора…
– Объяви в народе о заступничестве моем милосердном. Не хочу погубить ни одну душу христианскую… Все, что делаю, – во имя человечности…
На лице Ратибора не дрогнул и мускул.
«Неужели навсегда уходит все это? Что ждет нас впереди? Как повернется жизнь? Увижу ль еще когда Птахиных малышек, Фросю?»
…Небо светлело, когда они втроем спустились к Днепру. Пахнуло весенней свежестью. Защелкал соловей в садах.
Давно ли в кленовой чаще звонко спрашивала иволга: «Ты где была?», а вот уже скоро наступят черемухины холода, березовые леса укроются в зеленом тумане, пряча в нем золотистые сережки.
Сердце сжалось у Анны от горя, от жалости к брату, к отцу, к тете Мане, к ее погибшему мужу, к себе. За что им уготована такая участь? В чем они провинились? Мать сказывала, что родилась Анна в рубашке. Так где ж то счастье?
Осторожно раздвигая камыш, они двинулись навстречу розовеющему небу.
…В то же утро, только позже, Ратибор сказал Мономаху:
– Затушил смятенье в людях.
Владимир чутким прикосновением пальцев погладил амулет.
Еще в жизнеописании двенадцати цезарей Гай Светоний Транквилл поведал, как Тиберий ввел закон, карающий тех, кто хотя бы словом оскорбляет величие императора…
– Объяви в народе о заступничестве моем милосердном. Не хочу погубить ни одну душу христианскую… Все, что делаю, – во имя человечности…
На лице Ратибора не дрогнул и мускул.