JК
Сумерки :: Глуховский Дмитрий
Страница: 50 из 104Внутрь хлынул сырой и стылый осенний воздух, двух глотков которого хватило, чтобы протрезветь после увиденного кошмара.
На улице уже стоял блёклый день; небо было забито ватными серыми облаками, через которые еле прорисовывался кружок усталого осеннего солнца. Десять утра. Обычно я сплю часов до трёх, но сегодня уснуть больше не получится. А может, я просто обманываю себя так, потому что боюсь вернуться в тот сон, если мне всё же удастся забыться.
В голове ещё покачивался мутный осадок из обрывков видения, и, сунув ноги в тапки, я поплёлся на кухню разгонять его кофе. Утренний кофе был для моей бабушки таким же обрядом, как для майя и ацтеков – человеческие жертвоприношения. Она подходила к завариванию кофе со знанием дела: если совершать одни и те же действия каждое утро в течение шестидесяти лет, обретаешь определённую сноровку. Конечно же, никакого быстрорастворимого дерьма – только зёрна, только арабика. В прежние времена благодаря дружеским связям на Кубе у неё в кладовке стояли несколько огромных крашенных в бежевый и коричневый цвета жестяных банок с кофе. Назывался он экспрессивно и вполне по-кубински – «?Cafe Hola!». Одну из этих банок, въехав в квартиру, я обнаружил запечатанной – может быть, на случай новой мировой войны. Аромат, конечно, давно выдохся, зёрна пришлось выбросить в мусорное ведро, но банку я помыл и оставил.
На улице уже стоял блёклый день; небо было забито ватными серыми облаками, через которые еле прорисовывался кружок усталого осеннего солнца. Десять утра. Обычно я сплю часов до трёх, но сегодня уснуть больше не получится. А может, я просто обманываю себя так, потому что боюсь вернуться в тот сон, если мне всё же удастся забыться.
В голове ещё покачивался мутный осадок из обрывков видения, и, сунув ноги в тапки, я поплёлся на кухню разгонять его кофе. Утренний кофе был для моей бабушки таким же обрядом, как для майя и ацтеков – человеческие жертвоприношения. Она подходила к завариванию кофе со знанием дела: если совершать одни и те же действия каждое утро в течение шестидесяти лет, обретаешь определённую сноровку. Конечно же, никакого быстрорастворимого дерьма – только зёрна, только арабика. В прежние времена благодаря дружеским связям на Кубе у неё в кладовке стояли несколько огромных крашенных в бежевый и коричневый цвета жестяных банок с кофе. Назывался он экспрессивно и вполне по-кубински – «?Cafe Hola!». Одну из этих банок, въехав в квартиру, я обнаружил запечатанной – может быть, на случай новой мировой войны. Аромат, конечно, давно выдохся, зёрна пришлось выбросить в мусорное ведро, но банку я помыл и оставил.