JК
В открытом море :: Капица Петр Иосифович
Страница: 3 из 223Что подумают гости о корабле? Скажут: «Не гвардейцы, а жители гауптвахты – дебоширы какие-то».
– И на какую радость сдался вам этот распроклятый бокс? – осведомился как-то главный боцман у друзей. – Всю приятность мужскую увечите. Вас и в строй-то ставить неловко: один сигналит «фонарями» на правом фланге, другой – на левом.
Приятели при этом разговоре лишь весело переглянулись, и бойкий на язык Чижеев с невинным видом ответил:
– Синяк для боксера не позор, а почетное украшение, вроде ваших усов, товарищ мичман. И уставом не запрещается.
Усы у мичмана были похожи на рыжеватую, словно выщипанную щетку и не украшали его медно-красную физиономию. Мичман обиделся за свои усы и перестал корить неисправимых забияк. Зато теперь он старался держать их в «черном теле»;
Четвертым и самым скромным человеком на баркасе был пухлолицый и белобрысый салажонок [3] Костя Чупчуренко. На флот он попал недавно, во время войны. Матросская роба на нем еще топорщилась, и бескозырка сидела на голове, как поварской колпак. Чупчуренко, видимо, привык под мамашиным крылышком подолгу нежиться в постели и потому не высыпался на корабле, где чуть ли не круглые сутки раздавались звонки тревоги, всюду доносились из радиорупоров короткие команды и пронзительно свистели боцманские дудки. Он и сейчас сидел с осовелыми глазами и время от времени клевал носом.
– И на какую радость сдался вам этот распроклятый бокс? – осведомился как-то главный боцман у друзей. – Всю приятность мужскую увечите. Вас и в строй-то ставить неловко: один сигналит «фонарями» на правом фланге, другой – на левом.
Приятели при этом разговоре лишь весело переглянулись, и бойкий на язык Чижеев с невинным видом ответил:
– Синяк для боксера не позор, а почетное украшение, вроде ваших усов, товарищ мичман. И уставом не запрещается.
Усы у мичмана были похожи на рыжеватую, словно выщипанную щетку и не украшали его медно-красную физиономию. Мичман обиделся за свои усы и перестал корить неисправимых забияк. Зато теперь он старался держать их в «черном теле»;
Четвертым и самым скромным человеком на баркасе был пухлолицый и белобрысый салажонок [3] Костя Чупчуренко. На флот он попал недавно, во время войны. Матросская роба на нем еще топорщилась, и бескозырка сидела на голове, как поварской колпак. Чупчуренко, видимо, привык под мамашиным крылышком подолгу нежиться в постели и потому не высыпался на корабле, где чуть ли не круглые сутки раздавались звонки тревоги, всюду доносились из радиорупоров короткие команды и пронзительно свистели боцманские дудки. Он и сейчас сидел с осовелыми глазами и время от времени клевал носом.