За тех, кто в дрейфе!   ::   Санин Владимир

Я ведь, братцы, не медведь!

Я хочу ласкать и петь!

Снег, пургу, мороз, торосы К черту позабыть!

И твои густые косы, Всю тебя любить!

— В-веня, д-давай ту, — заикаясь, осипшим голосом просит Горемыкин, — про з-зеленоглазую, к-которая ждет.

Валю без смеха слушать невозможно.

— Расскажите, товарищ повар, какие чувства вы испытывали, когда тот грубиян нарушил ваше уединение? — вытаскивая блокнот и изображая из себя репортера, спрашивает Кузьмин.

— Пошел вон, хам! Не видишь, читаю! — подсказывает Осокин.

— В-всех б-без компота оставлю! — грозит Горемыкин. — М-мерзавцы!

Входит Кирюшкин и с глубоким подозрением смотрит на Веню, который делает честнейшие глаза.

— Твоя работа?

— Какая, дядь Вася? — наивным голосом спрашивает Веня. Часа два назад он извлек из знаменитого дяди-Васиного сундучка половину инструментов и сунул вместо них ржавую десятикилограммовую втулку.

— Сукин ты сын, паря, — благодушно говорит Кирюшкин, наливая себе кофе и присаживаясь. — Опыта у тебя мало, не так сработал. Мы, бывало, сюрприз в чемодан отзимовавшему товарищу подкладывали за пять минут до посадки, да сами его вещи в самолет вносили, чтоб по тяжести не догадался и не проверил. Мне, помню, таким манером здоровый камень на добрую память упаковали, чуть не надорвался, когда сундук из самолета, вытаскивал.

— Спасибо за совет, дядь Вася, — проникновенно благодарит Веня.

— Смотри, паря, прибью! — обещает Кирюшкин.