JК
Алхан-Юрт :: Бабченко Аркадий
Страница: 28 из 86Думать вообще вредно, а здесь особенно. Свихнешься. Хотя, ты это верно подметил, ты уже…
Он хлопнул Артема по колену, поднялся.
— Ладно, пойду на позицию, — громким словом «позиция» Игорь называл свою ямку с водой, — надо распределить фишку на ночь. Темно-то как, а?
— Вы растяжки поставили? — Ситников очнулся от созерцания болота, повернулся к Игорю.
— Поставили.
— Где?
— Вот, по камышам, — Игорь показал рукой, — здесь сигналки поставили, а вот там, где вода, эргэдэшек навешали. Хрен пройдут.
Я люблю тебя, война.
Люблю за то, что в тебе моя юность, моя жизнь, моя смерть, моя боль и страх мой. За то, что ты меня научила, что самая паскудная жизнь в тысячу раз лучше смерти. За то, что в тебе еще были живы Игорь, Пашка, Замполит…
В восемнадцать лет я был кинут в тебя наивным щенком и был убит на тебе. И воскрес уже столетним стариком, больным, с нарушенным иммунитетом, пустыми глазами и выжженной душой.
Ты навсегда во мне.
Мы с тобой — одно целое. Это не я и ты, это — мы. Я вижу мир твоими глазами, меряю людей твоими мерками. Для меня больше нет мира. Для меня теперь всегда война.
И я больше не могу без тебя.
В первый раз ты меня выплюнула, живого, отпустила, но я не смог один, я вернулся к тебе.
Когда-нибудь, лет через тридцать, когда русским можно будет ходить по этой земле без оружия, я снова вернусь.
Он хлопнул Артема по колену, поднялся.
— Ладно, пойду на позицию, — громким словом «позиция» Игорь называл свою ямку с водой, — надо распределить фишку на ночь. Темно-то как, а?
— Вы растяжки поставили? — Ситников очнулся от созерцания болота, повернулся к Игорю.
— Поставили.
— Где?
— Вот, по камышам, — Игорь показал рукой, — здесь сигналки поставили, а вот там, где вода, эргэдэшек навешали. Хрен пройдут.
Я люблю тебя, война.
Люблю за то, что в тебе моя юность, моя жизнь, моя смерть, моя боль и страх мой. За то, что ты меня научила, что самая паскудная жизнь в тысячу раз лучше смерти. За то, что в тебе еще были живы Игорь, Пашка, Замполит…
В восемнадцать лет я был кинут в тебя наивным щенком и был убит на тебе. И воскрес уже столетним стариком, больным, с нарушенным иммунитетом, пустыми глазами и выжженной душой.
Ты навсегда во мне.
Мы с тобой — одно целое. Это не я и ты, это — мы. Я вижу мир твоими глазами, меряю людей твоими мерками. Для меня больше нет мира. Для меня теперь всегда война.
И я больше не могу без тебя.
В первый раз ты меня выплюнула, живого, отпустила, но я не смог один, я вернулся к тебе.
Когда-нибудь, лет через тридцать, когда русским можно будет ходить по этой земле без оружия, я снова вернусь.