Алые сугробы   ::   Шишков Вячеслав

Он так загряз в этих думах, что, обрубая сучья, ударил себя топором по руке и долго сосал липкую кровь из пальца. Афоня застонал. Степан покосился на него.

"Афоня, друг... Желанный мой..." - мысленно прошептал Степан и засопел. Он подошел к спящему товарищу, пощупал его голову: голова пылала.

- Сидеть бы тебе дома, с бабой, а я, черт, дурак, сманил тебя пойдем, мол, чужие края усматривать... Да в могилу и завел, - вслух думал он. - Э-эх!

Едва нашел воды, вскипятил чаю, а в другом котелке сварил какую-то бурдомагу: ягода, трава, неизвестные коренья и грибы. Есть хотелось неимоверно. "Аж от голодухи пупок к спине присох". За эти дни он очень исхудал, плотно пригнанная к его фигуре синяя поддевка висела мешком, ноги дрожали, руки обессилели, и весь он одрях, словно разбитый хворью старец.

"Хоть бы ломоть хлеба черствого, покрытого плесенью! Неужели больше не суждено досыта наесться? Мяса бы, мяса вареного, с желтым жиром!"

Степан сплюнул и вытер рукавом свисавшие в бороду усы.

- Нет, врешь, - бодрясь, шептал он, помешивая бурдомагу. - Авось фартанёт. Жизнь - шутка темная, словно лес в ночи.

Но сердце не верило обману слов, сердце мучительно сжималось, и Степан рычал, как раненый зверь, уносящий в себе пулю.

"Вот и обед, ха-ха! Будить иль не будить?"

Афоня подал голос:

- Я кусочек съел бы. Дай мясца. Горяченького. Козлятинки...

- Нету, браток, нету, милячок.

- А? - поднялся на локтях Афоня. - Ты чего, Степанушка, сказал?

- Нету, мол. Какая козлятина? Вот суп без круп.