Страница:
26 из 34
Гонорат посмотрел на Целестина и, покачав головою, вздохнул и молвил:
- Почтенный пан Целестин, вы не можете судить чужую душу. Теперь я спокоен, но меня это долго мучило, и я не находил покоя даже после того, как нас тогда скоро рассеяли, и я принес покаяние, и меня простили...
- А вы, капитане, чистосердечно раскаялись? - спросил Мориц.
- Это что за вопрос? Разумеется, чистосердечно.
- То-то... как добрый католик.
Гонорат покачал головою.
- Любезнейший Мориц! Как это глупо!
- Да я ничего.
- Нет, не "ничего". А я это для твоей же пользы... Я переменил свой образ мыслей, и надел вот эту жандармскую шляпу с казенным пером, Мориц, это всякий может видеть; но я долго не знал покоя в жизни.
Целестин сделал презрительную гримасу и процедил:
- Отчего же это?
- Да, вот именно "отчего"? Тебе, почтенный Целестин, будет непонятно, потому что ты не поляк.
- Почему же это я не поляк?
- Потому что ты лютер или кальвин, а не католик, и у тебя черствое сердце. Ты - ведь я тебя знаю... ты не веришь...
- Вы все должны знать.
- Да не перебивай! Ты в Бога не веришь.
- Вы врете.
- Возьми свое слово назад. Твоя вера, какова она есть, это все равно, что ее и нет. Ты хлопочешь о том, что всего меньше стоит. Не отпирайся: ты внушаешь молодым людям, что поэзия вздор, и хлопочешь только о том, чтобы все занимались работой, чтобы процветал труд и ремесла, как будто в этом для нас все и дело; а я - добрый католик: и люблю поэзию, и имею чувствительное сердце: мне дорого то, что ждет нас после смерти.
|< Пред. 24 25 26 27 28 След. >|