JК
Азов :: Мирошниченко Григорий Ильич
Страница: 25 из 615А на дороге он все бросил: пушки, награбленную рухлядишку и все обозы…
Левка спросил:
– А довелось ли тебе, атаман, повидать Сигизмунда?
– Нет, не видал, – ответил Старой, – другие видали. Сказывают: на голове – клок волос, усы кверху, глаза жабьи!
При входе на Красную площадь атаман сбросил на камни седло, вытер рукавом потный лоб и степенно перекрестился на все четыре стороны. То же сделали казаки. Возле них толпились любопытные зеваки: мужики рязанские, плотники ивановские, маляры суздальские, штукатуры ростовские, каменщики коломенские. Здесь же проходили мужики в рваных сермягах, с топорами, кирками, лопатами. За плечами у них висели мешки дерюжные, казаны закопченные, пилы острые. Шли мужики нечесаные, худые, грязные. Один из них жевал пирог. Был он древний, согнувшийся, в рваной сермяге, похожий на мокрого облезлого воробья.
– Куда идешь, бедняга? – ласково спросил атаман седого старца.
Тот резко обернулся.
– Аль не видишь, дурь-голова? Москву поднимать! – ответил он сердито и кивнул на топор, висевший у него за поясом.
Атаман усмехнулся, а старец спросил:
– Почто ж седла на себе тащите? Коней, видно, на Москве пропили?
– Пропили, божий человек, пропили, – шутливо сказал атаман.
– И седла, поди, пропьете?
– И седла, божий человек, пропьем.
– Пропить недолго. Москва деньгу хватает крепко: портки последние пропьешь.
Афонька Борода обратился к мужику:
– Да мы, старец божий, до царя идем.
– За чаркой пива?
– Чаркой не споишь нас.
Левка спросил:
– А довелось ли тебе, атаман, повидать Сигизмунда?
– Нет, не видал, – ответил Старой, – другие видали. Сказывают: на голове – клок волос, усы кверху, глаза жабьи!
При входе на Красную площадь атаман сбросил на камни седло, вытер рукавом потный лоб и степенно перекрестился на все четыре стороны. То же сделали казаки. Возле них толпились любопытные зеваки: мужики рязанские, плотники ивановские, маляры суздальские, штукатуры ростовские, каменщики коломенские. Здесь же проходили мужики в рваных сермягах, с топорами, кирками, лопатами. За плечами у них висели мешки дерюжные, казаны закопченные, пилы острые. Шли мужики нечесаные, худые, грязные. Один из них жевал пирог. Был он древний, согнувшийся, в рваной сермяге, похожий на мокрого облезлого воробья.
– Куда идешь, бедняга? – ласково спросил атаман седого старца.
Тот резко обернулся.
– Аль не видишь, дурь-голова? Москву поднимать! – ответил он сердито и кивнул на топор, висевший у него за поясом.
Атаман усмехнулся, а старец спросил:
– Почто ж седла на себе тащите? Коней, видно, на Москве пропили?
– Пропили, божий человек, пропили, – шутливо сказал атаман.
– И седла, поди, пропьете?
– И седла, божий человек, пропьем.
– Пропить недолго. Москва деньгу хватает крепко: портки последние пропьешь.
Афонька Борода обратился к мужику:
– Да мы, старец божий, до царя идем.
– За чаркой пива?
– Чаркой не споишь нас.