Страница:
12 из 15
Новой постройки ни одной (лет пять уже запрещено всякое строительство), исправные дома тоже наперечет, а общая картина - разорение, распад деревни: заколоченные окна, захламленные, поросшие собачьей дудкой пустыри, на которых когда-то кипела жизнь, и старые-престарые избы с провалившимися крышами, в которых сутками напролет пировала птица мира...
Старая Маланья первая не выдержала - расплакалась:
- Не вернется, не вернется больше солдат в Юрмолу. Кончается родная дерЕвенка...
И тут все старухи и бабы, еще какую-то минуту назад предававшиеся беззаботному веселью, вдруг заголосили, завыли, как на похоронах.
Я, воспользовавшись всеобщей сумятицей, незаметно нырнул в заулок к знакомому мне дому.
Утром меня растрясла Евстолия:
- Вставай, дезертир! Вчерась бабы спохватились: где у нас писатель-то? А писатель, на-ко, на сеновал уполз - не сыпал бедный.
Я поднялся на великую силу, ибо заснул под самое утро. Одолели комары - три часа, наверно, с ними воевал: поветь была ветошная, дыра на дыре.
Над головой, за старыми вениками, висевшими с прошлого лета, кто-то, показалось мне, вроде как всхлипывал - жалобно, по-ребячьи, и я, натягивая куртку, озадаченно уставился на Евстолию.
- Дождик, дождик, слава богу, - сказала Евстолия.
- Дождик? - переспросил я и первым делом подумал, как мы будем добираться домой.
Умная Евстолия угадала ход моих мыслей:
- Ладно давай, не сахарные. Не размокнем. Надоть дожик-от. Может, хоть картошки сколько подрастут да какой гриб в лесу заведется.
|< Пред. 10 11 12 13 14 След. >|