Белая ночь   ::   Азольский Анатолий

И какую бы белиберду ни нес, а мелкий позорный страх чуялся полковниками, а уж самим говоруном тем более, ибо быстренько уразумел он, что пора расставаться, настало время дать отмашкунезримой клаке, унять аплодисменты, и — сорокалетний! — резвым жеребчиком поскакал прочь, свое дело сделав и заслужив блестящий отзыв Коваля, от которого не могло ускользнуть брезгливое недоумение, мелькнувшее на вежливо-сухом лице Алабина и обратившее душу общества в бегство. Опровергая домыслы о спрятанном парашюте и суфлерской будке, сослуживец промолвил на прощание, что спешит на поезд в Пятигорск, где и отдыхает, а здесь, в Кисловодске, он ради Храма Воздуха.

— Отличный офицер, скажу я вам!.. И человек! — пылко уверил Коваль, изучивший все маски и роли давнего соратника, восходящую звезду госбезопасности.

Алабину промолчать бы, протянуть на прощание руку — и к себе в санаторий.

Зачатие ребенка через одиннадцать месяцев все равно произошло бы, таких зачатий — миллион в сутки, но в тумане неопределенностей скрылось бы место рождения и некоторые обстоятельства. Так, вполне возможно, что к потолку родильного отделения тюремной больницы в Крестах взлетел бы первый крик младенца, а то и в самой камере.

— Злобен и коварен. Не брезгует наушничеством. Склонен к привиранию.

Заслуги свои часто преувеличивает, чужие — преуменьшает. На службе жесток к подчиненным. Детей не любит. Трижды женат…

Так сказал Алабин, и по искаженному лицу Коваля понял, что попал, как говорится, в точку.