Белые одежды   ::   Дудинцев Владимир Дмитриевич

Допив, поэт поставил бутылку на скамью, вытер двумя пальцами бороду и усы, взял Федора Ивановича под руку и, дыша в лицо пивом, сказал:

— Вот, послушай. Новое.

Дымчатым бабьим голосом, подвывая, он начал читать:

Три с гривою да пять рогатых,

В овине сохнет урожай.

За этот сказочный достаток

Отца сослали за Можай.

А ты, его сынок-надежа,

Проклятье шлешь отцу вдогон,

Родную сбрасываешь кожу,

За новью пыжишься бегом.

Был Бревешков, а стал Красновым,

Был Прохором, теперь ты — Ким.

И спряталась твоя основа

За оформлением таким, —

Чтоб мы и думать не посмели,

Что ты — новейший мироед,

Когда увидим в личном деле

Краснова глянцевый портрет.

— Ну, как? Чувствуешь, что это за вещь?

— Чувствую. Серьезная вещь...

— Да? — Кондаков недоверчиво посмотрел на Федора Ивановича.

— Да, Кеша. Вещь хорошая и серьезная. Ты реагирующий мужик.

— Ты находишь? — сказал поэт польщенно. — Ну, пойдем, пройдемся. Скажи еще что-нибудь.

— Зачем у нашей старухи сундучок спер? Хоть бы пятерку ей.

Кондаков остановился, как будто в него выстрелили дробью. Потом опомнился, его рожа, окаймленная рыжеватыми с проседью лепестками, расплылась.

— Фу, напугал... Разве это ее? Она видела?

— А как же. Ходит и костит твое честное имя...

— Что же ты не остановил? На, дай ей два рубля. И от себя еще добавь. Скажи, чтоб перестала.

— Барахло ходишь по улицам собираешь...