Страница:
227 из 239
Идти и слушать, как шелестит дождь, насвистывать, смотреть на туман над Окой. Вода в реке была железного цвета. Отогревшись в чайной, среди пара и белых фарфоровых чайников, Глан возвращался всегда в сумерки. Дни стояли короткие, похожие на серые и медленные проблески. Волчья тишина залегала в полях. С востока ползла густая и дикая ночь - ночь смутного времени, веков Ивана Грозного косматая, сдувавшая набок рыжие бороды паромщиков. На пароме пахло прелой лошадиной шерстью и рыбой. Фонарь на шесте был беспомощен. При взгляде на него, казалось, что никакой Москвы нет, - нет ни электричества, ни железных дорог, ни книг, ни театров, а есть только этот хриплый собачий лай, храп лошадёнок, осизлые телеги, хлюпанте воды в сапогах да вот эти прибитые к земле, придавленные ночью Ивняги, Белоомуты, Ловцы и Борки. Жестяные лампочки за потными окнами вызывали мысль о тепле, заброшенности и желани спать, - спать до рассвета, когда моргающий денёк прогонит ночную, непролазную тоску. - Чудно! чудно! - пробормотал Глан и закурил. Батурин спросил: - Вам здесь не нравиться? - В том-то и дело, что нравиться. Неожиданно всё очень. Вчера на Оке встретил шлюпку, - идёт под парусами к Москве. На шлюпке матросы-каспийцы. Шлюпка пристала у парома, матросы вышли, - всё молодежь, комсомольцы. Оказывается, - это переход из Баку в Москву. Я с ними чай пил, познакомился. Один из них рулевой Мартынов, он плавал на "Воровском" из Архангельска во Владивосток, видел Сунь Ят-сена, много о нём рассказывал.
|< Пред. 225 226 227 228 229 След. >|