Блокада. Книга четвертая   ::   Чаковский Александр

Потом мы пошли с Ксенией Ильиничной на кухню. Там я выгрузила на стол все свои скудные запасы — куски черствого хлеба, раскрошившуюся четвертушку пшенного концентрата и крохотный бумажный кулечек с сахаром.

— Ну… так как же мама? — спросила я, умоляюще глядя на Ксению Ильиничну.

— Что сказать тебе. Вера… — со вздохом ответила она. — Врать буду — все равно не поверишь. Слаба стала очень. Но позавчера отец твой наведывался, так она поднялась, по комнате ходила… Все отчаивалась, что исхудал Иван… Себя-то со стороны не видит…

Ксения Ильинична посмотрела на меня и покачала головой.

— Да и ты, Верушка, видать, не очень сытно в госпитале-то своем живешь. Кожа да кости.

— Всем плохо, — сказала я.

— Одно утешение! — горько усмехнулась она.

Мы сидели у кухонного стола, возле чадящей коптилки. Ксения Ильинична была в шубе. Я тоже не раздевалась.

— Что там у вас военные-то говорят? — спросила Ксения Ильинична. — Скоро ли?..

— Идут бои.

— А у нас тут, за Нарвской, потише стало. Я Ивана спрашивала — может, отогнали немца? Нет, говорит, по-прежнему недалеко от больницы Фореля стоит… А я так думаю: может, немец снаряды тратить не хочет? Надеется, и так все вымрут?..

— Никто не вымрет! — резко возразила я. — Не сегодня-завтра прорвут блокаду.

И вдруг почувствовала, что последние слова произнесла как-то неуверенно, совсем не так, как говорила об этом недели три назад. Скорее уже по инерции.