Бом - Бом   ::   Крусанов Павел Васильевич

У меня, Фома, принципов немного, но два есть точно: если хочешь быть первым, не становись ни в какую очередь, и другой — то, что не можешь довести до ума, доводи до абсурда.

— Весёлый барин. Этак у нас не бывало.

— Так давай, Фома, попробуем.

Удивительно, Норушкин совсем не боялся. Ничуть. Он испытывал какое-то отстранённое созерцательное равнодушие, как будто был не внутри, а снаружи клетки — этакий пресыщенный зритель, который уже не гадает даже, что там ещё затеют на арене львы и гладиаторы, чтобы его, такого изысканного, такого рафинированного и зажравшегося, позабавить. При этом он, однако, старался в мыслях ни секунды не молчать, всё время требуя самоотчёта, чтобы самому, в своих руках держать столь нужную ему инициативу и, чего доброго, её не проморгать — чтобы его поступок в самый последний миг не оказался думой матки.

Андрей положил монету на ноготь большого пальца и щелчком выстрелил её вверх, в косой луч солнца, где клубилась золотая пыль.

9



Выпала решка.

Помимо воли Андрей вздохнул со странным облегчением, как будто до того он долго корпел на уже давно осточертевшей службе, а тут ему вдруг объявили выходной. Бессрочный. С сохранением оклада.

— Давай-ка вот что сделаем, Фома. — Норушкин взялся за покатое плечо поверенного/стряпчего и объяснил, что нужно сделать.

— Воля ваша. — Впервые в голосе Фомы Андрей услышал угрюмую покорность — ту, которой предаются без удовольствия и упоения, которая гнетёт.