Божеское и человеческое   ::   Толстой Лев Николаевич

Этого не может быть", - говорилон себе, сидя в карете, которая везла его назад в тюрьму.

Он чувствовал в себе такую силу жизни, что не мог представить себе смерти: не мог соединить сознания своего "я" с смертью, с отсутствием "я".

Вернувшись назад в свою тюрьму, Светлогуб сел на койку и, закрыв глаза, старался живо представить себе то, что его ожидает, и никак не мог этого сделать. Он никак не мог представить себе того, чтобы его не было, не мог представить себе и того, чтобы люди могли желать убить его.

"Меня, молодого, доброго, счастливого, любимого столькими людьми, - думал он, - он вспомнил о любви к себе матери, Наташи, друзей, - меня убьют, повесят! Кто, зачем сделает это? И потом, что же будет, когда меня не будет? Не может быть", - говорил он себе.

Пришел смотритель. Светлогуб не слыхал его входа.

- Кто это? Что вы? - проговорил Светлогуб, не узнавая смотрителя. - Ах да, это вы! Когда же это будет? - спросил он.

- Не могу знать, - сказал смотритель и, постояв молча несколько секунд, вдруг вкрадчивым, нежным голосом проговорил: - Тут наш батюшка желал бы... напут... желал бы видеть вас...

- Мне не надо, не надо, ничего не надо! Уйдите! - вскрикнул Светлогуб.

- Не нужно ли вам написать кому-нибудь? Это можно, - сказал смотритель.

- Да, да, пришлите. Я напишу.

Смотритель ушел.

"Стало быть, утром, - думал Светлогуб. - Они всегда так делают. Завтра утром меня не будет... Нет, этого не может быть, это сон".