Братство   ::   Голсуорси Джон

Но вот он снял фуражку, открыв свои коротко остриженные волосы.

- Это ты мне удружил, папаша, - проговорил он, - но я на тебя не в обиде. Пойдем-ка, выпей с нами чашку чая.

Повернувшись, он стал подниматься по лестнице; за ним двинулись жена и сын. Тяжело отдуваясь, старый лакей последовал за ними.

В комнате на верхнем этаже, где теперь уже не было младенца, на столе стояла треска с претензией на свежесть; вокруг нее были расставлены тарелки с ломтями хлеба, кусок масла в посуде для паштета, чайник, желтый сахарный песок в сахарнице и поставленные рядом небольшой молочник с холодным синеватым молоком и наполовину пустая бутылка красного уксуса. Возле одной из тарелок на грязной скатерти лежал пучок левкоев, словно оброненный и забытый здесь богом Любви. Их слабый запах примешивался к остальным запахам в комнате. Старый лакей уставился на цветы.

"Бедная женщина, ведь это она купила ему: хочет, чтобы он вспомнил прежние денечки, - подумал он. - Небось, на свадьбе-то у нее цветы были!" Эта его лирическая нотка удивила его самого, и он повернулся к мальчугану и сказал: "Вот будешь вспоминать, когда станешь старше".

Не произнеся ни слова, все сели за стол.

Ели молча, и старый лакей думал: "Треска-то не очень... но чай - лучше желать не надо. Хьюз ничего не ест. А он гораздо разумнее, чем я полагал. Да, смотреть на него теперь не очень большое удовольствие".