JК
Бремя власти :: Балашов Дмитрий Михайлович
Страница: 55 из 538 — Серебро штоб, не то — головы наши! И, смекаю, не то чтобы выход царев, а сколь чего Данилыч в Орде раскидал, дак — вдвое теперича!
Он задохнулся, умолк, и молча — текли мгновения — оба, в колеблемом свечном пламени, бросающем долгие тени на тесаные стены хоромины, утупив очи в тусклое олово чеканного кувшина с медом, сопя и вздыхая, думали, не думали даже — ждали, что из них скажет другой? И Мина, отпив опять и поморщась от кислоты пития, изрек первый:
— Мыслю градские вороты перенять нынче же, в ночь! А из утра — шерстить всех поряду!
— Крови б не было — пробормотал Кочева, исподлобья озрев сурового помощника своего. Сам подумал: как и не быть крови, а и без крови как?
— Пущай! — отозвался Мина. — Нам што кровь! (И опять воспомнились ему те, на Москве, на Болоте.)
— А Аверкий твой, — протянул он, с прежним прищуром глядя в глаза Кочеве, — Михайлу Ярославича забыть не может! Дак потому! Вишь, и опосле погрома Твери не прочнулись! Не сведали, чья сила теперь! — Он опять охаписто сжал кулак, будто погрозив кому-то незримому, и довершил: — Чуток ищо молодцы покимарят, а там и почну будить. Подкинешь кметей?
— Бери, что ж… — отозвался, пряча глаза, Кочева. — Но, коли что… Твоя голова в ответе!
— Оба мы головами вержем, Василий! — возразил Мина неуступчиво. — Данилыч кровь простит… Коли с умом! А серебра… Серебра не простит, николи!
И — принялся за кувшин. Корявым, привычным больше к оружию, пальцем надавив на отжим, поднял узорную крышку, плеснул в чары себе и хозяину. Молча выпили.
Он задохнулся, умолк, и молча — текли мгновения — оба, в колеблемом свечном пламени, бросающем долгие тени на тесаные стены хоромины, утупив очи в тусклое олово чеканного кувшина с медом, сопя и вздыхая, думали, не думали даже — ждали, что из них скажет другой? И Мина, отпив опять и поморщась от кислоты пития, изрек первый:
— Мыслю градские вороты перенять нынче же, в ночь! А из утра — шерстить всех поряду!
— Крови б не было — пробормотал Кочева, исподлобья озрев сурового помощника своего. Сам подумал: как и не быть крови, а и без крови как?
— Пущай! — отозвался Мина. — Нам што кровь! (И опять воспомнились ему те, на Москве, на Болоте.)
— А Аверкий твой, — протянул он, с прежним прищуром глядя в глаза Кочеве, — Михайлу Ярославича забыть не может! Дак потому! Вишь, и опосле погрома Твери не прочнулись! Не сведали, чья сила теперь! — Он опять охаписто сжал кулак, будто погрозив кому-то незримому, и довершил: — Чуток ищо молодцы покимарят, а там и почну будить. Подкинешь кметей?
— Бери, что ж… — отозвался, пряча глаза, Кочева. — Но, коли что… Твоя голова в ответе!
— Оба мы головами вержем, Василий! — возразил Мина неуступчиво. — Данилыч кровь простит… Коли с умом! А серебра… Серебра не простит, николи!
И — принялся за кувшин. Корявым, привычным больше к оружию, пальцем надавив на отжим, поднял узорную крышку, плеснул в чары себе и хозяину. Молча выпили.