Час волка на берегу Лаврентий Палыча   ::   Боровиков Игорь

Уже в этой, настоящей жизни Бог нас столько лет вместе сводил! Представь себе, как огромна Москва, а Он нас обоих столь хитро в ней поселил, что я, все семидесятые годы, гуляя, проходил мимо Надькиного дома. Я же сначала на Вешняковской жил, а потом на Плеханова, в Перово, а она в Кузьминках на Полетаева возле сдвоенного пивного ларька. Я же всегда к нему пристраивался, когда ходил пешком в Кузьминский парк, и наверняка стоял там в одной очереди с её отцом, Володей, большим поддавальщиком, умершим за год до нашей встречи.

Мало того, однажды в мае 76-го я именно там, в квартале, прилегающем к улице Полетаева, видел её саму и запомнил. Она с подругами шла возле библиотеки между Первой и Четвертой

Новокузминскими улицами. Смешной такой долговязый подросток в коричневом школьном платье. А кто-то крикнул: "Эй, Рельса!" И она оглянулась. Я еще подумал, что, мол, за кликуха такая забавная у девчонки. А через 7 лет, когда уже у меня жила, сказала, что её в школе рельсой звали за худобу и длинный рост.

Это было как раз утром одиннадцатого сентября. Мы со Старикашкой и Артуром ехали на поезде D в Манхеттен из Брайтона, где остановились у его друга Хачатура, а поезд как раз вышел на

Манхеттанский метромост. И прямо у нас на глазах второй самолет втемяшился в башню. Половина вагона были религиозные евреи в черных шляпах и лапсердаках, а вторая половина – афроамериканцы. Первые тут же, словно по команде ушли в себя и начали молиться, а вторые принялись вопить и размахивать руками. Представь себе вагон нью-йоркского метро, в нем море качающихся черных шляп, а среди них мельтешение черных рук и визжащих физиономий.