Черная арлекинада   ::   Фолкнер Уильям

Это и прежде не было в его обычае, и утро ничем словно бы не отличалось от прочих утр: на человечий рост возвышаясь над старательно избегавшими на него смотреть напарниками, скинув рубашку, спустив комбинезон с плеч и заузлив лямки его на поясе, он работал до половины обнаженный - лишь платок повязан на шее да кепчонка приплюснута и чудом держится над правым ухом, - и полуночного цвета мышцы перекатывались потными буграми, отливали синей сталью на солнце, поднимавшемся в небе; раздался гудок на обед, и, бросив тем двоим: "Поберегись. Дорогу", стоя на катящемся бревне, переступая-отступая быстрыми шажками, он стремительно прогрохотал по спуску вниз.

Его уже дожидался теткин муж - старик ростом не ниже его, но тощий, почти тщедушный - с ведерком в руке и с тарелкой в другой; они тоже присели в тени у ручья, чуть в стороне от остальных. В ведерке была банка с пахтаньем, обернутая в чистую холстинку, в тарелке под тряпочкой персиковый пирог, еще теплый.

- Это она для тебя утром спекла, - сказал дядя. - Просит, чтоб пришел.

Он молчал, - подавшись вперед, уперев локти в колени, обеими руками держал пирог, кусал, пачкаясь сахаристой, текущей по подбородку начинкой, жевал, помаргивал, - на белки все гуще наползала краснота.

- Як тебе ходил ночью. Тебя дома не было. Она посылала. Хочет, чтоб перешел оттуда. Всю ночь лампу для тебя жгла.

Со мной все в порядке.

- Где там в порядке. Но Бог дал, Бог и взял. На него уповай и надейся. Тетя тебе поможет.

- Да что "уповай и надейся"? - произнес он. - Что ему Мэнни сделала? Чего он ко мне при...

- Молчи, - сказал старик. - Молчи.