Чины и деньги   ::   Ростопчина Евдокия

Пылкость нрава и живость страстей резко означались во всем ее существе, она не просила ни отрады, ни подкрепления, ни надежды - нет! она оплакивала земное, она чувствовала по-земному! И не одно горе иссушило ее: это горе походило на раскаяние. Женщина в трауре казалась испытанною и примиренною; нарядная женщина казалась сокрушенною, но мятежною.

Обедня отошла, началась панихида, и при торжественном "Со святыми упокой" священники, клирос, монахи и все предстоящие, со свечами и символическою кутьею, пошли на могилу Вадима.

Дама в черном медленно и тихо приблизилась к надгробному кресту и опустилась на колена подле него. Дама в малиновом плаще как исступленная поверглась ниц на холодный камень.

Обе они продолжали плакать и молиться по окончании панихиды, когда церковный причт удалился. Мерзлый иней леденил их слезы, - когда шум карет вывел их из горестного забвения; обе встали почти вместе и впервые заметили друг друга. Их взоры быстро встретились в любопытном вопросе, со всею проницательностью женской сметливости. Обе остановились. Удивление и недоумение отразились на лицах их. Себялюбивая ревность глубокой привязанности зажглась в их глазах. Ревнуя за могилу, каждая была готова присвоить ее себе и спросить, по какому праву другая к ней приближилась. Каждая с недоверием ждала, чтоб другая удалилась. Они стояли неподвижны.

- Екатерина Николаевна, матушка, пожалуйте, пора нам! - произнес дряблый голос старика слуги.

- Карета баронессы Гохберг! - громко крикнул лакей в богатой ливрее.

У обеих сердца забились, у обеих вырвался знак сильного изумления.