Чужие люди   ::   Горький Максим

После того, как увидишь человек двадцать, тридцать, а то и сотню людей, которых неизвестно зачем грызут и убивают мучительнейшие болезни, - Чайковский, Островский, Достоевский и прочие подобные напоминали мне равнодушнейшую и противную старуху Букину, сиделку больницы; она имела гнусную привычку утешать больных и умирающих, сладко рассказывая им про ужасы ада. Я чувствовал себя в культуре чем-то вроде приказчика в магазине модных вещей: лично мне эти вещи не нужны, а приходилось возиться с ними, даже пользоваться ими и хвалить - из вежливости. Жизнь суть драка; вежливость же - тот фиговый лист, которым можно прикрыть скотское и звериное в человеке. У меня хорошая талия, я не любил подтяжек, брюки и без них сидели хорошо, а жена требовала, чтоб я носил подтяжки, - все носят! И - представьте! - на этой почве - подтяжки, галстухи, книги - мы с женою драматически ссорились. Я думаю, что она часто устраивала мне сцены из профессиональных побуждений, для практики. Она часто говорила мне: "О, Аркадий, нигилизм не в моде!" Она - не глупая женщина, и даже говорили, писали - талантлива.

Доктор засмеялся, - не очень весело, как показалось мне. Потом, извиваясь на земле, сказал:

- Кажется, будет дождь, чёрт его возьми!

Вынул из кармана брюк войлочную крымскую шляпу и туго натянул её на свой лысый череп.

- Рассказывать - долго. И - скучно. Мораль - проста: если я осуждён на смерть, я имею право жить, как хочу.