Чужие люди   ::   Горький Максим

Странные глаза его сердито блеснули, дряблая губа отвалилась, обнажив зубы; он сказал:

- У-у, р-рожа!

- Нет, серьёзно! Ведь не верите же вы в эту чепуху?

Он долго молчал, ковыряя палкой угли, размахивая ею над головою своей, и снова над нею мелькал, кружился красный нимб.

- В чертей? - неожиданно спросил он. - Почему же не верить в чертей?

Голосок горбуна звучал ласково, но фальшиво, и смотрел, он на меня нехорошо.

"Велит избить", - подумал я.

А он, всё так же ласково, стал спрашивать: кто я, где учился, куда иду? И, видимо, незаметно для себя, изменил тон, в словах его я почувствовал барское снисхождение, смешную небрежность "высшего" к "низшему". А когда я снова спросил его о вере в чертей, он, усмехаясь, заговорил:

- Ведь ты веришь во что-нибудь? В бога? В чудеса?

И - подмигнув:

- Может быть - в прогресс, а?

Огонь румянил его жёлтое лицо, и над верхней губой сверкали серебряные иголочки редких, коротко подстриженных усов.

- Семинарист? Сеешь в народе "разумное, доброе, вечное"? Так?

Качнул головою, добавив:

- Дурачина! Я сразу понял, какая ты птица, я знаю эти ваши штуки...

Но, говоря, он подозрительно озирался, и что-то беспокойное явилось в нём.

На золоте углей извивались лиловые языки, цвели голубые цветы. В темноте над костром возник светлый колокол, мы сидели под его куполом, отовсюду на него давила сыроватая тьма, он дрожал. Тяжёлая тишина осенней ночи наполняла воздух, разорванные камни казались сгустками тьмы.

- Подложи дров.