Чужой в незнакомом городе   ::   Лимонов Эдуард

Однако когда через неделю поэт опять посетил мастерскую Колькиной матери на Масловке, у стадиона Динамо (Колькина мать была заслуженная советская художница, рисовала цветы, а не кишки и мутировавшие тела, как ее сын – сюрреалист Колька, насильственно оккупировавший ее мастерскую), и увидел Колькину руку, то обнаружил, что лишь чуть более темное чем кожа пятно указывает место, где нормальным образом должна была бы обнаружиться рана, густопокрытая противоожоговым кремом и бинтом.

Первоначально поэт попытался применить к своим деснам именно Колькин метод. С опухшими деснами, повторяя про себя, что ему не больно, он проводил Анну в Харьков. На Курский вокзал, откуда поезд за ночь домчит ее до Харькова, к маме Циле Яковлевне и осколку прошлого века бабушке Бревдо. Анна решила отдохнуть от безумной и полуголодной жизни, которую они вели в Москве вот уже два года. «Пойди к врачу, Эд, – сказала Анна, садясь в поезд. – Не будь идиотом. У тебя инфекция, заражение десен. С этим не шутят. Пойди!»

К доктору поэт не пошел. Он жил в Москве без прописки, следовательно не мог воспользоваться услугами бесплатного медицинского обслуживания по месту жительства, как все нормальные обитатели Москвы, ее шесть миллионов законных сынов. Он был одним из… может быть миллиона незаконных сынов. Правда он мог посетить частного врача, но визит стоил бы ему денег, которых у поэта не было. Он и так надрывался, доставая необходимые ежемесячно тридцать рублей для отдачи их хромому Борису. Еда и алкоголь были куда более мелкими проблемами, чем квартирная плата. Справедливости ради следует сказать, что около этого времени родители поэта, не одобрявшие его профессии и образа жизни, стали высылать ему 25 рублей в месяц.