JК
Цивилизация птиц :: Заневский Анджей
Страница: 156 из 354Издалека мне отвечают раздраженные голоса сорок.
Они слетаются, сбегаются ближе, кричат, летая над волчьей стаей:
– Убирайтесь прочь! Убирайтесь отсюда! Прочь!
Волки делают вид, что не слышат наших криков, не видят злобно раскрытых клювов. Лишь когда несколько сорок пролетают прямо над головой волчицы, задевая ее когтями, волки хватают в зубы остатки сорочьего семейства и уходят. Сороки летят за ними среди ветвей, преследуя хищников до широко распахнутых ворот в расположенных неподалеку развалинах.
– Есть хочу! – кричу я.
– Ты чужой! Убирайся! – Старый самец бьет меня крылом так сильно, что я падаю на нижнюю ветку дерева.
– Есть хочу! – повторяю я, но сороки не обращают на меня внимания.
Я делал все, что мог, просил, умолял принять меня в какую-нибудь сорочью семью. Пытался проскользнуть в гнездо и остаться там. Я делал это и в открытую, на глазах хозяев, и тогда, когда в гнезде никого не было.
– Ты чужой! Убирайся прочь! Уходи! – преследовали меня злые крики.
Я улетал, побитый, оплеванный, испуганный, голодный. Я уже умел есть и самостоятельно добывать еду, но мне нравилось, когда Пик или Дов делились со мной птенцом воробья, пурпурной гусеницей или выкопанным из земли мучнистым клубнем. Я привык к тому, что они никогда нам не отказывали – наоборот, охотно совали еду в жадно раскрытые клювы уже подросших, оперившихся птенцов.
– Ты не наш! Убирайся!
И я улетал прочь.
Они слетаются, сбегаются ближе, кричат, летая над волчьей стаей:
– Убирайтесь прочь! Убирайтесь отсюда! Прочь!
Волки делают вид, что не слышат наших криков, не видят злобно раскрытых клювов. Лишь когда несколько сорок пролетают прямо над головой волчицы, задевая ее когтями, волки хватают в зубы остатки сорочьего семейства и уходят. Сороки летят за ними среди ветвей, преследуя хищников до широко распахнутых ворот в расположенных неподалеку развалинах.
– Есть хочу! – кричу я.
– Ты чужой! Убирайся! – Старый самец бьет меня крылом так сильно, что я падаю на нижнюю ветку дерева.
– Есть хочу! – повторяю я, но сороки не обращают на меня внимания.
Я делал все, что мог, просил, умолял принять меня в какую-нибудь сорочью семью. Пытался проскользнуть в гнездо и остаться там. Я делал это и в открытую, на глазах хозяев, и тогда, когда в гнезде никого не было.
– Ты чужой! Убирайся прочь! Уходи! – преследовали меня злые крики.
Я улетал, побитый, оплеванный, испуганный, голодный. Я уже умел есть и самостоятельно добывать еду, но мне нравилось, когда Пик или Дов делились со мной птенцом воробья, пурпурной гусеницей или выкопанным из земли мучнистым клубнем. Я привык к тому, что они никогда нам не отказывали – наоборот, охотно совали еду в жадно раскрытые клювы уже подросших, оперившихся птенцов.
– Ты не наш! Убирайся!
И я улетал прочь.