Цветы для Чирика   ::   Прашкевич Геннадий Мартович

А раньше у них любовь была.

Горькая.

Водку жрать.

Трусливо оглядываясь на стремительно промчавшегося по опушке лесополосы зайца, Груня вырулил, наконец к лесополосе.

На зайца, на лупня проклятого, он оглядывался не зря.

Уж больно прыток!

Заяц, у которого нет на уме плохого, не будет носиться так прытко. Нормальный заяц ведет себя степенно, часто оглядывается. А этот или бешеный или вообще с ним что-то не так.

Червонец отобрали!

Паскуды!

Груню грызла обида.

Но от того, что утро выдалось по-настоящему летнее, теплое и светлое, а со стороны далекой теперь и огромной, как необыкновенная плодородная мичуринская пустыня, заволакивающей весь горизонт Большой городской свалки несло нежным почти прозрачным голубым смрадом, а сама дымящаяся свалка, как тонущая в океане неизвестная, но полная всяческих чудес таинственная страна, осталась в стороне за сырым болотцем, за кривыми мелкими кустами, и никто, ни лупень Олигофрен, ни его мерзкие паскуды-подружки, ни даже прыткий бешеный заяц, бяки-козлики, не могли набежать на Груню и надавать ему по морде, Груня, наконец, задышал вольней, распрямился, даже как бы расправил неширокие кривоватые плечи, обтянутые непривлекательного цвета и запаха телогрейкой, и даже вполголоса, но все-таки вслух, начал что-то такое насвистывать, поглаживая изредка грязной рукой свои небритые колючие щеки.

Отдохну, выберусь на дорогу, решил Груня.

Выберусь на дорогу и двинусь в центр.