Страница:
71 из 243
Пока я дошел до Даты, один поп изрек: «...не хлебом единым жив человек», а второй подстроился: «Душа больше пищи и тело – одежды».
Я разжал руки и сказал Дате:
– В других мешках... еще и гречиха...
Дата глядел-глядел, как сыпалось из моих рук зерно, и вдруг изменился в лице, из горла его с хрипом вырвался воздух, и он закрыл ладонью лицо.
Попы друг за дружкой бормотали из Евангелия.
А Дастуридзе, не отрывавшийся от своей щели, хоть и видел, как я разглядывал руки Кандури, но разобрать не мог, снял я кольца или нет. Когда я разжал перед Датой ладони с крупой, он по своей шакальей натуре вообразил, что я показываю перстни, сорванные с Кандури. Душа его не выдержала, он ворвался в марани подлетев к нам, заверещал:
– Что... что... что это такое? Перстни?.. Перстни? Да? Где перстни?
– Где были, там и есть.
– Ни с места, Коста! – прошептал ему Дата. – На мешках с этим вот добром покоится ваш вожак!
У Дастуридзе глаза на лоб, на крупу уставился:
– Он ведь кашу любил... Я же говорил, «Кашкой» его звали.
Дастуридзе хлопнул было в ладоши, но тут же заслонил лицо – испугался, как бы опять не заехали ему по морде.
Попы все читали, а Табисонашвили все так же слушал их, повесив голову, как усталый конь.
Дата сел за столик у камина. Мы с Костой остановились рядом.
– Садитесь! – Рукояткой маузера Дата ударил по столику. Оба священника опустились как срезанные.
– Табисонашвили, поди сюда! Охранник Кандури приблизился к нему.
|< Пред. 69 70 71 72 73 След. >|