Страница:
57 из 621
Странице дневника потом поведал:
«Велел принесть воды самой холодной со льдом ушат, а сам лег на постелю и велел себя поливать в таком самом жару, аж покаместь пришел в беспамятство и заснул. И заснув, пробудился от великого холода и озяб и потом велел себя положить к печи и окутать. И пришел в великий пот и спал чуть не целые сутки. И по тому сну пробудясь, пришел в великую тощоту и слабость, а жару и ознобу или как лихорадки и огневой больше не послышал в себе, только в великой слабости был, так что не мог ходить дни с четыре, и потом имел великой опетит до яденья».
Домой прибыл лишь в декабре.
Снега в Москве навалило много. Узкая, подобно апрошу, тропа в сугробах, привела от резных ворот к крыльцу. Жена встретила в сенях, подставила Борису жесткие губы, закашлялась. Кутаясь в пуховый платок, поспешила в тепло. Вчера пшеницу принимала от курских деревень, зазябла.
Разделить ложе с мужем отказалась. Вишь, паление у нее в горле и головная боль.
Утром явился к праздничному пирогу Аврашка. Раздобрел, сидючи дома.
– Прозоровский саблю крымскую привез, – сообщил, ухмыляясь. – В изумрудах вся.
– Мы не за тем ходили, – отрезал Борис.
– А за чем?
Пирог держал обеими руками, сыпал начинку в рот.
– За стыдом, за чем же еще, – вставила Ксения. – Обожди, Аврам, они еще покажут султану… С новым крестом…
Поручик рывком повернулся к жене.
– Ты будто не понял? Царь веру переменить собрался.
– Это чья сорока натрещала?
– Уж не сорока…
Аврашка подмигнул:
– Сороку царицей звать.
|< Пред. 55 56 57 58 59 След. >|