Детские годы   ::   Лесков Николай Семенович

Он был очень весел - и, заметив в калитке женское платье Христи, кинулся к ней с словами:

- Позвольте вас один раз поцеловать!

Калитка в ту же минуту захлопнулась, и опомнившаяся Христя исчезла как раз в тот момент, когда я подскочил, чтобы защищать ее от наглости Пенькновского, который, увидя меня, весело схватил меня за руку и вскричал:

- Ага! а ты это, брат, что тут по ночам делаешь?

- Я провожал мою мать, - отвечал я, боясь, чтобы самое имя Христи не стало ему известно.

- А-а! мать... Так это здесь была твоя мать?

- Да, моя мать.

- Да куда же это она шла? Разве это ваш дом?

- Нет, не наш, а тут одна наша знакомая больна.

- Фу, черт возьми, какая глупость! И чего же это, однако, твоя мать стояла на калитке?

- Она меня крестила.

- Крестила тебя! Это какие пустяки! Ну зачем... зачем она тебя крестила?

- На ночь. Она всегда меня крестит.

- Ах, черт возьми! Но ты ради бога же не говори ей, что это я к ней подлетел.

Я дал слово не говорить.

- А ты как думаешь: узнала она меня или нет? - беспокойно запытал Пенькновский.

- Нет, - отвечал я, - я думаю, что она не узнала.

- И мне кажется, не узнала... довольно темно, да и я немножко пьян, а ведь я ей наговорил, что в рот ничего не беру. Ты, однако, смотри, это поддерживай.

- Как же: непременно!

- Да, а то это выйдет не по-товарищески. А у нас, брат, сейчас были какие ужасные вещи! - и Пенькновский, поотстав со мною еще на несколько шагов от своих товарищей, сказал о них, что это все чиновники гражданской палаты и что у них сейчас был военный совет, на котором открылась измена.

- Как измена? кто же вам изменил?

- Один подлец дворянский заседатель. Он подписал на революцию сто рублей и на этом основании захотел всеми командовать.