Детские годы   ::   Лесков Николай Семенович

Эта мысль не дает мне покоя, и я чувствую, чтоя с нею не справлюсь: мое счастье развязать ему крылья и благословить его полет, искупив свое самовластие над собою карою, какой буду заслуживать".

Внизу этого рукою Кольберга было отмечено: "С тех пор писем не было".

Вы можете вообразить, в какое состояние пришел я, прочитав это письмо! Вообразите же другое мое состояние, когда я, входя в свою квартиру, не встретил моей матери... Я не спросил никакого объяснения у нашей служанки и бросился к Альтанскому.

Это был вечер: старик сидел дома, все в том же кресле, и в том же халате, и за теми же классиками.

- А, друг мой! это ты! Ну что же: ты приехал все-таки не поздно, чтобы узнать свое горе.

- Моя мать... - мог я только проговорить.

- Твоя мать кончила с собою (он не сказал мне, как она отравилась). Она увлеклась своим самоотвержением...

- О, я знаю это! знаю! и это я во всем виноват.

- Чем же?

- Я не умел скрыть, что мне скучно, что меня манит что-то иное, - и я потерял ее, а с ней все, что было мне мило.

- Что же, она, значит, своего достигла: теперь она для тебя никогда не умрет.

Он более не утешал меня, да я и не требовал утешения: я провел несколько дней, молясь на могиле матери, и уехал отсюда навсегда, к Кольбергу. Более мне ничего не оставалось делать: я был выбит из старой колеи и должен был искать новой.

- Я не могу быть ученым, как вы, - сказал я Альтанскому, - в душе моей горит другой огонь: огонь жизни; я хочу служить искусству.