Дядюшкин сон   ::   Достоевский Федор Михайлович

Марья Александровна действительно любила Зину, по-своему, а в этот раз, от удачи и от волнения, чрезвычайно расчувствовалась. Зина, несмотря на некоторую ограниченность своего настоящего взгляда на вещи, понимала, что мать ее любит, - и тяготилась этой любовью. Ей даже было бы легче, если б мать ее ненавидела...

- Ну, не сердитесь, маменька, я в таком волнении, - сказала она, чтоб успокоить ее.

- Не сержусь, не сержусь, мой ангельчик! - защебетала Марья Александровна, мигом оживляясь. - Ведь я и сама понимаю, что ты в волнении. Вот видишь, друг мой, ты требуешь откровенности... Изволь, я буду откровенна, вполне откровенна, уверяю тебя! Только бы ты-то мне верила. И, во-первых, скажу тебе, что вполне определенного плана, то есть во всех подробностях, у меня еще нет, Зиночка, да и не может быть; ты, как умная головка, поймешь - почему. Я даже предвижу некоторые затруднения... Вот и сейчас эта сорока натрещала мне всякой всячины... (Ах, боже мой! спешить бы надо!) Видишь, я вполне откровенна! Но, клянусь тебе, я достигну цели! - прибавила она в восторге. - Уверенность моя вовсе не поэзия, как ты давеча говорила, мой ангел; она основана на деле. Она основана на совершенном слабоумии князя, - а ведь это такая канва, по которой вышивай что угодно. Главное, чтоб не помешали! Да этим ли дурам перехитрить меня, - вскричала она, стукнув рукой по столу и сверкая глазами, - уж это мое дело! А для этого - всего нужнее как можно скорей начинать, даже чтоб сегодня и кончить все главное, если только возможно.