Дневники   ::   Гиппиус Зинаида

При начале власти большевиков сам Горький держался как-то невыясненно, неопределенно. Помню, как в ноябре 17 года я сама лично кричала Горькому (в последний раз, кажется, видела его тогда): "...а ваша-то собственная совесть что вам говорит? Ваша внутренняя человеческая совесть?", а он, на просьбы хлопотать перед большевиками о сидящих в крепости министрах, только лаял глухо: "я с этими мерзавцами... и говорить... не могу".

Пока для Горького большевики, при случае, были "мерзавцами", - выжидала и Марья Федоровна. Но это длилось недолго. И теперь, - о, теперь она "коммунистка" душой и телом. В роль комиссарши, - министра всех театрально-художественных дел, - она вошла блестяще; в буквальном смысле "вошла в роль", как прежде входила на сцене, в других пьесах. Иногда художественная мера изменяет ей, и она сбивается на роль уже не министерши, а как будто императрицы ("ей Богу, настоящая "Мария Федоровна", восклицал кто-то в эстетическом восхищении). У нее два автомобиля, она ежедневно приезжает в свое министерство, в захваченный особняк на Литейном, - "к приему".

Приема ждут часами и артисты, и писатели, и художники. Она не торопится. Один раз, когда художник с большим именем, Д-ский, после долгого ожидания удостоился, наконец, впуска в министерский кабинет, он застал комиссаршу очень занятой... с сапожником. Она никак не могла растолковать этому противному сапожнику, какой ей хочется каблучок.