Дочь Ивана, мать Ивана (фрагмент)   ::   Распутин Валентин

Посвистывал больным носом следователь, нарочито размашистым движением заглядывал в отложенную страницу и, деланно сопереживая, вздыхал.

-- Ты сказала ему, что ты несовершеннолетняя?

Светка мелконько, дрожью, затрясла головой.

-- Не сказала?

-- Я еще раньше сказала, что я девочка. А там я не могла говорить. У нас уж там не разговор был.

-- А что у вас было? -- Цоколь покосился на Тамару Ивановну и добавил: -- Я понимаю, тебе тяжело говорить. Но у нас здесь тоже не дружеская беседа. У нас допрос. И мне нужны подробности. Рассказывай.

Светка тяжело подняла голову из наклона, лицо ее еще больше и гуще усеялось настолько мелким потом, что он не срывался и неподвижно лежал сплошной крапчатой сеткой.

-- Пусть мама выйдет, -- медленно, растягивая слова и произнося каждое слово с разной интонацией, как это бывает у маленьких детей, выходящих из истерики, сказала она, ни на кого не глядя.

-- Мама не может выйти. Она здесь не для своего удовольствия сидит.

Дальше пошли короткие вопросы и короткие ответы. Когда Светка поняла, что спасения не будет и здесь, она как через порог в себе переступила и отвечала бесстрастным, выжженным голосом, которого хватало лишь на короткие фразы. И от этого голоса, от выдираемых из глубока слов Тамару Ивановну проняла жуть, она и слыхом не слыхала, прожив на свете больше сорока лет, что в мире, над которым ходит солнце и просушивает-проветривает все-таки человеческую грязь, могут существовать такие немереные бесстыдство и гадость.