JК
Дом сна :: Коу Джонатан
Страница: 257 из 367Неужели она в самом деле, в самом деле попросила его это сделать? И неужели он в самом деле отказался?
Такого больше не повторится, – сказал он себе. – Она никогда меня больше не попросит.
Он подобрал брюки. Может, одеться и вернуться к ее комнате?
Где ботинки?
Вернись.
Но он ведь отказался; и как только отказался, ее приглашение стало недействительным – окончательно и бесповоротно.
И призраки, что грозно шепчут…
Роберт исхитрился просунуть ногу в штанину, принялся засовывать другую, потерял равновесие, запрыгал и упал. Падая, задел головой угол тумбочки, череп и шею пронзила острая боль. Он скрючился на полу, тронул скулу рядом с ухом – под пальцами была кровь.
Воспрянуть налегке рожденным вновь…
– Обратной дороги нет, – вслух произнес он.
Роберт высвободился из брюк, достал из кармана носовой платок, сел на кровать и приложил платок к ране. Ссадина была неглубокой, и кровь вскоре остановилась. За этими действиями он протрезвел – как ему показалось, с необычной быстротой. Дрожащий, бесштанный, он вдруг понял, что до смерти хочет все записать, подошел к столу, взял фломастер, пролистнул блокнот в поисках чистой страницы – после бесчисленных черновиков его стихотворения.
Вероятно, один вид собственных литературных терзаний сфокусировал боль, смятение и усталость в одно-единственное чувство: ярость.
Такого больше не повторится, – сказал он себе. – Она никогда меня больше не попросит.
Он подобрал брюки. Может, одеться и вернуться к ее комнате?
Где ботинки?
Вернись.
Но он ведь отказался; и как только отказался, ее приглашение стало недействительным – окончательно и бесповоротно.
И призраки, что грозно шепчут…
Роберт исхитрился просунуть ногу в штанину, принялся засовывать другую, потерял равновесие, запрыгал и упал. Падая, задел головой угол тумбочки, череп и шею пронзила острая боль. Он скрючился на полу, тронул скулу рядом с ухом – под пальцами была кровь.
Воспрянуть налегке рожденным вновь…
– Обратной дороги нет, – вслух произнес он.
Роберт высвободился из брюк, достал из кармана носовой платок, сел на кровать и приложил платок к ране. Ссадина была неглубокой, и кровь вскоре остановилась. За этими действиями он протрезвел – как ему показалось, с необычной быстротой. Дрожащий, бесштанный, он вдруг понял, что до смерти хочет все записать, подошел к столу, взял фломастер, пролистнул блокнот в поисках чистой страницы – после бесчисленных черновиков его стихотворения.
Вероятно, один вид собственных литературных терзаний сфокусировал боль, смятение и усталость в одно-единственное чувство: ярость.