JК
Донесённое от обиженных :: Гергенрёдер Игорь
Страница: 96 из 529Но хотел бы, ибо, с таким самомнением, вероятно ли — не желать всеобщего поклонения?
И он в угаре голодающего тщеславия силится вознести как можно выше свой транспарантик “Я служу!” — безудержно ретиво размахивая топором.
Вакер в то время, в 1936-м, не знал всех интимных особенностей, расчётов, тёмных ходов сталинского творчества и полагал, что железная метла метёт не вовсе безвинных. Сажают и расстреливают, рисовалось ему, трепачей, разносящих слухи “с душком”, рассказчиков анекдотов, прочую подобную “массовку”, которой — как он себе объяснял — “в качестве упреждающего примера и из потребности серьёзного стиля” пришивают обвинения в контрреволюционных заговорах и даже в терроризме.
Но и здесь немыслимо без “рамок”, которые, подозревал Юрий, Марат испытывает на прочность, самоупоённо позволяя себе то, что запрещено.
21
“Запрещено ездить в обе столицы!..” — Прокл Петрович хмыкал, стараясь обмануть себя, что случившееся “смешно, ибо карикатурно-дико!”, однако настроение держалось скверноватое. Хотелось скорее рассказать о происшедшем Калинчину, дабы друг убедился: ходатай сделал всё возможное. “Но когда за Белосельских-Белозерских встают горой Траубенберги, встают “фоны”, можно утешаться лишь мудростью вопроса: кому на Руси жить хорошо?”. Слова эти так и засели в голове Байбарина — началом взволнованного рассуждения.
Из Москвы он отправил Калинчину телеграмму, уведомляя о часе приезда в Оренбург. По пути выходил на станциях за газетами — чтобы с недобрым, щемящим удовлетворением находить в них немецкие фамилии.
И он в угаре голодающего тщеславия силится вознести как можно выше свой транспарантик “Я служу!” — безудержно ретиво размахивая топором.
Вакер в то время, в 1936-м, не знал всех интимных особенностей, расчётов, тёмных ходов сталинского творчества и полагал, что железная метла метёт не вовсе безвинных. Сажают и расстреливают, рисовалось ему, трепачей, разносящих слухи “с душком”, рассказчиков анекдотов, прочую подобную “массовку”, которой — как он себе объяснял — “в качестве упреждающего примера и из потребности серьёзного стиля” пришивают обвинения в контрреволюционных заговорах и даже в терроризме.
Но и здесь немыслимо без “рамок”, которые, подозревал Юрий, Марат испытывает на прочность, самоупоённо позволяя себе то, что запрещено.
21
“Запрещено ездить в обе столицы!..” — Прокл Петрович хмыкал, стараясь обмануть себя, что случившееся “смешно, ибо карикатурно-дико!”, однако настроение держалось скверноватое. Хотелось скорее рассказать о происшедшем Калинчину, дабы друг убедился: ходатай сделал всё возможное. “Но когда за Белосельских-Белозерских встают горой Траубенберги, встают “фоны”, можно утешаться лишь мудростью вопроса: кому на Руси жить хорошо?”. Слова эти так и засели в голове Байбарина — началом взволнованного рассуждения.
Из Москвы он отправил Калинчину телеграмму, уведомляя о часе приезда в Оренбург. По пути выходил на станциях за газетами — чтобы с недобрым, щемящим удовлетворением находить в них немецкие фамилии.